"Валентин Маслюков. Чет-нечет" - читать интересную книгу автора

Федька медленно, словно скрываясь обратно в сон, опустила ресницы. Но
сердце стучало и продолжало стучать, как сорвавшись, и Федька опять
глянула - из-под ресниц.
Невозможно было угадать, что варилось в осклизлой, словно покрытой
грязным мылом, голове юродивого - волосы слиплись, ржавой стружкой торчали
перекрученные охвостья. Застарелый колтун причинял юродивому, надо думать,
страдания - голова свербела под жесткой, стянувшей кожу грязью. Однако в
лице мученика - это был не старый, скорее даже молодой, правильного сложения
мужчина - не выражалось ничего, кроме застылой, словно уснувшей, страсти.
Замкнутая в себе и обращенная на самое себя страстность.
Юродивый ступил ближе, присматриваясь к Федьке. Потом обыденным
движением почесал сквозь бороду подбородок. Понемногу скопившиеся зрители -
из тех, что при всякой уличной заминке знают, с какого боку пристроиться -
не уходили и привлекали других, не столь любопытных и проницательных. В
тоскливом смятении Федька опустила глаза на обморочно блестящие шелком
колени.
К лицу ее потянулась немытая пясть с припухшими в суставах пальцами -
Федька откинулась к стене, скользнув взглядом вонючее тело в синих шрамах от
цепей.
Испуг ее заставил толпу выжидательно примолкнуть.
Юродивый обхватил подбородок, обращаясь с Федькой, как с женщиной или
ребенком. Потом склонился и посмотрел в зрачки, разгадывая нечто особенное,
сокровенное. А Федька, не умея совладать с отвращением и страхом,
непроизвольно дернулась, ударилась затылком о стену и скосила взгляд в
сторону.
Она увидела в толпе подле лестницы дьяка со спутниками, которые держали
лошадей.
- Попозже, Федор. Зайдешь, - молвил дьяк, словно ничего особенного не
происходило. Вздохнул перед подъемом и взялся за перила.
Тогда, все так же следуя неясным своим прихотям, юродивый бросил
Федьку, еще раз толкнув ее головой в стену, и подался к Патрикееву. Тот
задержался на первой ступеньке лестницы.
Что-то юродивый усмотрел внутренним своим зрением:
- Прах еси!
Дьяк сделался еще строже.
- Персть еси! - простирая руки, утверждал божий человек сиплым,
простуженным голосом. - Прах еси, тлен!
- Истинно говоришь! - молвил дьяк глухо. - Жаба в груди, немощен.
Молись за меня богу, Алексей. Тяжело ныне, тяжело возносить по этой лестнице
грехи. - Он кивнул, измеряя глазами путь наверх, в приказ.
Алексей тронул сухие глаза, представляя, будто утирает слезы, и
обернулся к истово внимающей толпе:
- Аз есмь пес смердящий! Прах, персть! Прямое говно! - Сделал шаг на
лестницу и со словами: - Брат мой еси! - обнял дьяка.
Они поцеловались долгим поцелуем в губы. Потом дьяк обтер рот и
постоял, опамятуясь.
Юродивый присел на ступеньку и понурил плечи. Спрашивали - не отвечал и
в тяжелой, гнетущей задумчивости глядел вдаль, проницая людей насквозь, как
нечто временное и потому даже не существующее. Люди хотели толкования, они
хотели смысла, хотели поучения, хотели слова - не было у него для них смысла