"Валентин Маслюков. Чет-нечет" - читать интересную книгу автора

себя лицом - бледнее бледного уж не станешь! Но руку с грядки телеги
ненароком как бы убрал, озирая степь.
Что до Мухосрана, степняков он, ясное дело, опасался и весьма опасался,
однако не более чем любой другой житейской напасти. В глубине души Афонька,
беглый холоп князя Щербатого, с задорной даже отчаянностью полагал, что вряд
ли безбожные татары и турки сумели бы поразить его воображение больше, чем
стольник князь Василий Осипович Щербатый, прямиком к которому, предчувствуя
впереди самые изумительные превратности, он сейчас за неимением лучшего и
направлялся.
Ждали впереди беззаботного человека Афоньку батоги, шелепа, кандалы;
подьячий, как водится, рассчитывал на калач горячий; ямщик предвидел
умственным взором постоялый двор и немалую какую-нибудь меру водки. И вот
тебе раз - подломилась ось.
Вздули огонь, чтобы управиться с кашей до темноты. Мезеня приволок
дубок, подходящее по размеру полено. Осталась работа не утомительная -
подтесать брус по старому образцу, и Мезеня подвинулся к костру, ближе к
Афоньке, который, взявшись приготовить из чужих харчей ужин, тешил
попутчиков сказкой.
- Купеческий сын простился на постели с женой да и поехал с ними. Едут
они морем. Вдруг выходит из моря морской горбыль...
- Горбыль?
- Горбыль, - важно, с неудовольствием подтвердил Афонька. Постучал
мешалкой по краю медного котелка и, выдерживая слушателей, словно в
наказание, помолчал.
Низкое солнце уже оплывало в землю. Высоко в розовом небе распластала
крылья птица-гриф, а внизу, вскинув горбоносые головки, рассекали
грязно-лиловую траву сайги. То ли волки за ними стлались, то ли дикий кот
прянул - людям не усмотреть. Сайги исчезли, растворились без звука. И
сколько Мезеня, разогнув поясницу, ни вглядывался, ничего стоящего не
приметил.
Степь... Еще высокое, лошади под брюхо разнотравье могло поглотить и
зверя, и человека, но наметанный взгляд уже открывал предвестники летней
засухи: голубые пятна царь-зелья и длинные темно-красные соцветия чемерицы.
Скоро отцветут и они, степь выгорит, поляжет жухлыми космами.
Мезеня бросил взгляд на пищаль возле телеги, тюкнул тихонько топором и
опять замер.
И Афонька осекся. Только-только решился он возобновить повествование о
мудрых ответах купеческого сына на вопросы Судьбины, как вскочил с
недоумением на лице и уставился в бурую даль. Наконец и Федька,
встревожившись после всех, различил неладное: тоненький, громче комариного
писк: а-я-ай-я!
- Запалить? - с воинственным подъемом, так что голос сорвался, спросил
Мухосран. - Запалить что ли? Для береженья? - Он имел в виду фитиль на
пищали.
Мезеня лишь подавленно выругался в ответ, отшвырнул топор и бросился
наземь - чертыхаясь, принялся стаскивать с ноги сапог. Затем, не покончив
толком и с этим делом, - ступня осталась в голенище, - зачем-то пригибаясь,
посунулся хромающим поскоком в сторону, и вскоре обнаружилось, что целью его
судорожных перемещений является вонючий, измазанный дегтем горшок. Горшок
Мезеня схватил, но тут же с пугающей непоследовательностью бросил - плеснула