"Валентин Маслюков. Чет-нечет" - читать интересную книгу автора

истину, похолодела. Она поднялась, вытягивая шею, и сама увидела: две бумаги
двойняшки. Не переписала, а воспроизвела. Перерисовала. Не только почерк в
совершенном подобии, но и помарки даже, описки, неточности.
Конечно, как мать, различающая между собой близнецов, Федька сумела бы
распознать свою работу, если бы стала перед такой задачей. Да! И чернила
свежие! Когда бы приказные не таращились в бессмысленном изумлении, не
вертели бумагу, оглядывая ее зачем-то с исподу, а немного подумали, это
нетрудно было бы сообразить.
Однако рассеянность могла дорого обойтись Федьке. Почудилось ей тут,
что ее уличили не только в злостном присвоении чужих почерков, но и во всех
остальных затеях тоже, в том полном, без смягчающих обстоятельств
притворстве, которое являло ныне самое ее существо. Слепой только или в
умственном затмении человек не сообразил бы тут, глянув на обморочно
побледневшую Федьку, что перед ним не посольский подьячий, а нечто такое
лживое и изворотливое, чему и среди подьячих примера не скоро сыщешь!
Издевательская Федькина выходка окончательно вывела Патрикеева из себя,
он плюнул в сердцах на чисто выскобленный пол, матерно выругался и пошел.
Тогда и приказные, не зная, чем Федьку утешить, почли за благо разойтись, с
глубокомысленно погрустневшими лицами принялись укладывать незаконченные,
коряво исполненные бумаги, чернильницы и перья. Они запирали сундуки,
разбирали шапки и, переговариваясь о всяческих пустяках, то и дело хлопали
дверью.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ФЕДЬКИН ПИСТОЛЕТ КАК ПРЕДМЕТ НАДЕЖДЫ И УПОВАНИЙ

Ни словом не обмолвился о постигшем Федьку несчастье и Шафран, он
объяснялся сухо и строго, не придавая, по видимости, значения странностям
столичной штучки. Шафран числился в приказной избе одним из трех подьячих со
справой, то есть обладал известной долей самостоятельности в делах. Размеры
доли, как понимала Федька, зависели от лености и благодушия воевод с дьяком,
от готовности их переложить на плечи "справного" исполнение подробностей. И,
значит, доля это при любых обстоятельствах была достаточно велика, а иногда
громадна. Воеводы приходили и уходили, Шафран оставался. Последние
четырнадцать лет он заведовал в Ряжеске судным столом и, судя по сшитой из
дорогого сукна однорядке с жемчужным ожерельем-воротником, по драгоценным
перстням, далеко не бедствовал. Повседневный наряд его стоил мало что не
десятка его же собственных годовых окладов. Федька прикинула это между
делом, пока Шафран в бесстрастных выражениях перечислял ей обязанности
молодого подьячего при судном столе.
Кажется, - почувствовала она - старый подьячий со справой имел твердое,
основанное на жизненном опыте убеждение, что столичная штучка долго здесь не
задержится. Право же, он не видел особой надобности к Федьке
присматриваться, испытывая даже какое-то трудно изъяснимое презрение к ее,
Федькиной, мимолетности. И закончил потому наставления уже совсем скучно -
не придавая словам значения.
Шафран, ушел, не обременительно попрощавшись: "вот так-то, Феденька!",
и остался Евтюшка, который ожидал поодаль, приготовив напряженную улыбку.
Внезапное дружелюбие накатывало на Евтюшку приступом, и это особенно
впечатляло ввиду общей подавленности, которою юноша не мог скрыть никакими
душевными изворотами. Сели передавать дела. Был он услужлив, говорлив, и