"Валентин Маслюков. Зеленая женщина" - читать интересную книгу автора

Грудь переполняло клокочущее чувство, которое требовало не слов, а
действия.
И только трусость, - мелькнула шальная мысль - только трусость,
выработанная тысячелетиями привычка обуздывать естество мешают ему взять
женщину силой. И все поставить на место.
- Конечно, этого разговора не было, - сказала она, провожая его к
двери. - Думаю, никто из нас не станет его вспоминать.
Он хмыкнул.
- Мне повезло, - продолжала она, когда он взялся за планшет, - что я
встретила такого человека, как Колмогоров. Он редкий человек. Очень хороший
человек.
Это было извинение. Она говорила с раздумчивой, неясного смысла
интонацией, словно бы сожалела. Впрочем, взбудораженный, он не различал
оттенки.
- В быту он бывает невыносим, - говорила она. Имея в виду Колмогорова.
Требовалось усилие, чтобы понимать.
- В театре тоже, - отозвался Генрих, презирая себя за этот сдержанный,
приличный разговор. Майя выбрала интонацию и заставила его за собой
следовать.
- Иногда ударяешься об него, как о стену. Три раза спросишь одно и то
же, и без ответа. Чего-то себе мурлыкает.
- Как знать... - сказал Генрих. Он почти овладел собой. Насколько можно
было овладеть собой, ощущая едва заметную, как гудение проводов под ветром,
нервную дрожь, - как знать, если бы вы были свободнее в своих чувствах и
больше прислушивались к себе, то, может, семейная драма, которая вышла бы из
этой свободы, пошла бы Колмогорову на пользу. Да и вам тоже.
Она делано улыбнулась, отгородившись невидящим взглядом. Задел он тут
что-то такое, что она, похоже, не могла открыть даже себе самой.
Он опять взялся за планшет.
- А вам не кажется, все уже было? Миллионы раз приходил к строгой даме
любовник, отвергнутый и осмеянный. Кандидат в любовники остался с носом.
Дама со своим целомудрием. И ничего. Мир повторился в бессчетный уже раз.
Как повторился бы при любом другом исходе и комбинации. Какой вариант ни
возьми, мы без конца повторяемся. Когда это, в каком году Малевич нарисовал
"Черный квадрат"? Нарисовал и поставил жирную точку в конце искусства. Все!
Финиш. Искусства больше нет. Оно исчерпано. Вот последняя, ничего
глубокомысленного в себе не содержащая, сама себе равная точка. Наивный
человек! Он воображал, что жирная его точка поставит предел этой тягомотине.
Бесконечному перебору все тех же трех предметов: любовник, дама и нос. До
свидания!
После войны среди разрушенных, сквозящих пустыми окнами стен в городе
можно было отыскать лишь десяток-другой уцелевших зданий. Стоял и
законченный в тридцать девятом году оперный театр. Разбитый город осел
грудами щебня - театр как будто вырос, поднялся всей грузной тушей. На
пустырях вокруг этой серой громады среди кирпича и головней, битого стекла,
брошенных противогазов, касок, окровавленных бинтов, среди залитых водой,
слипшихся безобразными лепешками книг лоснились на солнце окаты мертвых
лошадей - их вздутые животы. Третий рейх по пристрастию к грубому символизму
устроил в русском театре конюшню. Подвалы разгородили на стойла, где сытые
офицерские кони, задрав хвосты, сыпали разваристые пирожки. Метровые стены