"Илья Масодов. Черти (про гражданскую войну) [F]" - читать интересную книгу автора

их своей широкой короткопалой лапой, наподобие кота, Клава всегда знала,
когда он уже приготовился схватить муху, - круглая, бородатая голова Василия
слегка склонялась набок, лицо принимало блаженное выражение, - но у мух со-
вершенно не было ума, они никак не могли понять повадок своего врага, и не-
изменно попадались, после чего Василий безо всякого видимого торжества заши-
бал муху себе об лоб, крепко треснув по нему раскрытой настежь ладонью, и
то, что оставалось на ней, отправлял в рот, когда мух бывало много, охота
Василия даже напоминала молитву неизвестным богам. Поев мух, он впадал к
особый род грусти, когда Клаве лучше было не попадаться ему под руку, иначе
он начинал ее насиловать и больно кусать, потому она старалась загодя спря-
таться где-нибудь в отхожем месте или за висящей на стене одеждой. Оттуда
Клаве приходилось слышать, как Василий негромко выл, иногда повышаясь до
тявканья и ударяя кулаком в стол, удары мерно следовали один за другим, и
все равно при каждом следующем Клава вздрагивала и сжималась от страха. Поч-
ти всегда это кончалось тем, что Василий прыгал на стену, закинув руки квер-
ху, как невозможные оленьи рога, вид у него во время самого столкновения со
стеной бывал измученный и виноватый, после же он бессильно сползал, тягуче
завывая о чем-то страшном, валился на пол, ворочая плечами и головой, если
же поблизости оказывалась Евдокия, она кидалась к нему и подсовывала что-ни-
будь сыну под голову, чтобы Василий не стер себе мохнатого темени о твердое
дно своего огромного гроба.
Клава не помнила, сколько дней она жила у Барановых, предшествующее вре-
мяисчисление отодвинулось для нее за пределы восприятия, единственные часы
стояли в доме новых хозяев, солнце лишь смутно напоминало о себе иногда лу-
чом, забытым на полу возле щели в заколоченном окне, вместо него Клава изме-
ряла теперь путь своей жизни промежутками между истязаниями, где-то между
ними и густым, мучительным забытьем сна, она, наверное, и жила теперь, сама
все меньше и меньше веря в реальность собственной жизни. В какой-то день
Клава попыталась бежать, просто вдруг ощутила себя одной в том месте, где
была, и сразу бросилась в наружные двери, через провонявший мусором двор, на
улицу, и там Евдокия настигла ее, схватила рукой сзади за платье, свалила с
ног, поволокла назад, в паучье логово. Клава истошно орала, звала на помощь,
кажется, на улице были даже какие-то прохожие, но никто не помог ей. Евдокия
затащила Клаву в дом, заперла в комнате, а потом пришел Василий, больно взял
Клаву за руку, бросил на кровать, задрал платье и так изнасиловал, что она
вовсе не могла потом сидеть, и долго плакала, лежа на боку, поджав ноги и
кусая пальцы на руках, вывернутый задний проход рвало тупым крюком, трусики
постоянно были мокрыми от натекающей крови, тело мелко, противно дрожало, и
Клава шепчущим плачем проклинала своих мучителей, проклинала их так, что ес-
ли бы сбылось хоть одно ее проклятие, Барановы стали бы существами тысяче-
летних легенд, и ледяной пот рассказчика предварял бы историю их жизни до
скончания человеческих дней, до скончания мира. Клава ненавидела Барановых,
ненавидела Гражданскую войну, ненавидела свою собственную прямую кишку, ко-
торая из забываемого второстепенного органа превратилась теперь в место ее
общения с ужасом, с болью, превратилась в дверь, через которую внутрь Клави-
ного тела проникало то отвратительно толстое, грубое, твердое, что проросло
из вонючих Барановских чрев, Евдокия называла это елдой, злое это слово Кла-
ва никогда раньше не слышала, но теперь оно прочно вошло в ее жизнь. Елды у
Барановых были огромные, как кукурузные початки, Клава видела, как они вы-
растали прямо на глазах, вылезали из складчатой кожи, прогибаясь кверху ло-