"Илья Масодов. Ларинголог" - читать интересную книгу автора

посмотрит, дядя только в ротик посветит, кааак же, дядя посмотрит в глазки,
и после этого они уже понимают, все понимают, и спасенья им нет, и бывает,
потупится эдак и пойдет на кресло, на трон свой простенький, как на
электрический стул, бледная вся, сядет, на колени смотрит, поцеловать ее
хочется, юное еще создание, а какая отрешенность, как у взрослой женщины,
на мол, делай со мной, что хочешь. Но таких мало, а то все бьются, ножками
упираются, попкой толкаются, кусаются, верещат, не хочу, не хочу, пустите,
да кто ж тебя пустит, мышка ты моя ненаглядная, кто ж тебя пустит, нееет,
посадят, посадят на креслице, сколько не кривись, головой не мотай, и слезы
тебе не помогут, все лицо в слезах бывает, дрожит, задыхается, не знает,
что ей еще сделать, такая безысходность, плачь не плачь. А есть такие, что
верят, до последнего, несмотря ни на что, дурочки доверчивые, ах, как
сладко обмануть, успокаивающе так раздвинуть ротик, а потом кааак впиться
крючком, в самое горло, как рыбку подцепить, под жабры, и потащить, отдай,
отдай душу свою невинную, забейся, забейся, крошка, ты уже моя, моя, моя!
И вот, в темноте того забытого Богом парадного, за тем мусоропроводом,
от которого больше всего воняло раскисшими картофельными очистками, я
нащупывал у нее в глотке нетронутые нежные бородавочки, я трогал их, как
струны, маленькие образы вещества жизни, двухполюсной магнитик, батареечку
ее трогал, мимо проползали люди, шаркая туфлями по ступеням, с трудом
переставляя свои кривые ноги, цепляясь за перила, неразличимые в темноте,
гадко пахнущие духами женщины тащили наверх сумки с покупками, напрягаясь и
сдавленно дыша, хрипя, черными тенями проползали старики, пораженные
многочисленными болезнями, прогнившие, поросшие панцирной коростой, они
проползали, как раки, скребя руками о стены, они рвотно кашляли, задыхаясь,
а я в эти минуты прикасался к запретному, к прекрасному, к вечному, к тайне
мира я прикасался, там, за мусоропроводом, лифт выл, передергивая железные
канаты, стуча колесами, он перевозил тех, кто уже не мог идти, в его кабине
стояли мертвые, они поднимались вверх, хотя им давно пора под землю, но они
поднимались вверх, как всплывающие утопленники, чтобы существовать в своих
логовах, пугать живых, наводить ужас, смердеть, помадится, мазать рожи
кремом подобно отвратительным обезьянам, они всползали из-под земли, они
всползали из провалившихся могил, с дробным топотом проносились в темноте
их мертворожденные дети, за стеной кто-то выл, заунывно, с перерывами, там
кого-то истязали, он выл жутко, этот человек, но терпеливо, для него
начинался обычный вечер, начиналась обычная ночь, что повторяется каждый
день, изо дня в день, он давно привык, и выл уже не от боли, а только от
безысходной тоски. Этот жуткий вой был для меня музыкой, как плеск
набегающего на песок прибоя, он оттенял мой восторг, все вокруг оттеняло
мой восторг, все вокруг было черной бумагой, на которую я клеил тем
волшебным вечером цветные аппликации, а я что-то еще говорил, да-да, теперь
вспоминаю, я еще и разговаривал, неслышно, непонятно самому себе, слова
срывались с моих уст, как золотые, фольговые листья, я говорил с ней, и она
запоминала, я гладил ее, я трогал ее батарейку, я говорил с ней, и она
запоминала мои слова, все мои слова до единого, чтобы в точности их
передать.