"Илья Масодов. Сладость твоих губ нежных ("Школа" #1)" - читать интересную книгу автора

Наш отряд был создан в двадцать втором году по прямой директиве
правительства, и ни один орган власти не знает больше о нем, потому что
согласно самой идее нашего государства, согласно теории великого Ленина и
практике великого Сталина нет и не может быть повода для нашей жизни, а
все равно она есть, и есть она непрерывная битва, потому что боремся мы со
злом, тем, которого не может постичь своей наукой человечество, идущее в
свет, так огромно оно, как огромна смерть по сравнению с жизнью отдельной
личности. И, может быть, путь к будущему - это светящаяся стеклянная
дорога, проложенная среди мертвого пространства страшного сна, люди не
должны знать об этом теперь, им рано еще это знать, канатоходец не должен
смотреть себе под ноги, иначе он упадет, наступит время, может быть, через
сотни лет, и о нас напишут легенды, девушки споют о нас песни, разве это
существенно теперь для нас, ведь мы избраны быть впереди, и это наше
особое, никому недоступное больше счастье, только Ленин и Сталин знают о
нас, они нас сотворили, и мы есть их вооруженная рука.

Яков, о тебе первом скажу я, ты ведь был и остаешься нашим командиром,
хотя чин военный тебе и не положен, ты из первых, еще из тех, кто воевал в
гражданку, ты больше всех нас коммунист, потому что стал им тогда, когда
за это сдирали кожу и вырезали звезды на спине, ты родом откуда-то из-под
Вологды, большим ростом вышел, усов не брил, ты деревья ломать можешь, а
тебя никому не сломить, Яков, на веки вечные. Кто шел рядом с тобой, тот
потерял свой страх и не может вспомнить его лица, будущие люди одну всего
статую воздвигнут в память о наших тяжелых временах, временах борьбы,
железную статую, огромную, как гора, и это непременно будешь ты,
балтийский матрос, не зная тебя, они все равно выплавят из серого металла
твое лицо, это суровое лицо убийцы бессмертных богов.

Василий, какой сибирской национальности принадлежишь ты, чукча ты или
тунгус, арканил ли твой отец оленей в пегой тундре, окруженный облаком
болотных комаров, или бил куницу в лежащих по пояс таежных снегах, сам не
знаешь, и матери своей не помнишь, только когда туго, когда смерть уж
совсем близка, молишься ты, Василий, на родном языке, нам всем чужом,
зовешь духов своих древних, креста на тебе, паскуднике, нет, а дважды ты
никогда не стрелял, бьешь без промаха, мужика, бабу ли, старика или
ребенка, правда всегда за тобой. Ты единственный из нас, кто смеется,
Василий, луна и звезды - вот истинный дом твой, когда-нибудь ты придешь
туда, и тебя встретят те, кого ты любишь.

Ты теперь, Варвара, ну что мне еще сказать о тебе. Волосы твои смоляные
вьются, как козья шерсть, любишь ты лицо под дождь подставлять, никто из
нас не знал тебя, как женщину, инженер один, говорят, знал, да прирезала
ты его, потому как жизнь тебе человеческая в тягость, воля тебе нужна, как
зверю дикому, взглядом воду портишь, горька становится, глянешь на тебя в
полумраке костра - страшно станет, матерь твою, Варвара, огнем сожгли, так
Яков говорит, может, и правда, сожгли? Кто из нас не любит тебя, душа ты
наша, женщина, злое, темное от грязи и солнца широкое лицо твое, привыкшее
видеть смерть, кто из нас не целовал тебя в минуты победы, над трупами
нелюдей, истерзанную в пот и кровь, и долгими ночными переходами кто не
оглядывался на тебя, идущую всегда последней, чтобы вспомнить твою красоту