"Ричард Мэтсон. Я - легенда (Последний) (Авт.сб. "Легенда")" - читать интересную книгу автора

скисает генератор. Отрезал пару ломтиков хлеба, налил стакан томатного
сока и сел, наблюдая за секундной стрелкой, медленно бегущей по
циферблату.
- Эти-ублюдки скоро будут.
Выпив томатный сок, он вышел на крыльцо, спустился на лужайку и дошел
до дороги.
Небо постепенно темнело, и на землю спускалась ночная прохлада. Вот что
плохо в пасмурной погоде: никак не угадать, когда они появятся.
О, конечно, эта погода все же лучше пыльной бури, черт бы ее побрал.
Поежившись, он пересек лужайку и скрылся в доме, запер за собой дверь,
задвинул тяжелый засов, прошел на кухню, перевернул котлетки и снял с огня
фасоль.
Уже накладывая себе в тарелку, он остановился и взглянул на часы, чтобы
заметить время: шесть двадцать пять. Кричал Бен Кортман.
- Выходи, Нэвилль!..
Роберт Нэвилль со вздохом сел, придвинул стул и принялся за еду.


Устроившись в гостиной, он попытался читать. Приготовив в своем
маленьком баре виски с содовой, он уселся с холодным стаканом в одной руке
и психологическим тестом в другой. Через открытую дверь холла комнату
заполняла музыка Шенберга.
Громкость, однако, была недостаточной, их все равно было слышно. Там,
снаружи, они переговаривались, расхаживали вокруг дома, о чем-то спорили,
шумели, дрались. Время от времени в стену дома ударял камень или обломок
кирпича, изредка лаяли собаки.
И все они там, снаружи, хотели одного и того же.
Роберт Нэвилль на мгновение закрыл глаза и стиснул зубы. Открыв глаза,
он закурил новую сигарету и глубоко затянулся, ощущая, как дым заполняет
его легкие.
Пожалуй, надо выкроить время и сделать звукоизоляцию. Да, это было бы
неплохо, если бы не одно "но": надо было слышать, что там происходит.
Однако даже сейчас, после пяти месяцев, нервы все-таки не выдерживали.
Давно уже он не смотрел на них. Вначале он специально прорубил во
входной двери глазок и наблюдал за ними. Но потом женщины снаружи заметили
это и стали принимать такие мерзкие позы в надежде выманить его... Но все
их попытки были бесплодны. Глазеть на них не было никакого желания.
Отложив книгу и тупо уставившись в пол, он пытался сконцентрироваться
на музыке, доносившейся из громкоговорителя. Verklarte nacht. Если
заткнуть уши затычками, их не будет слышно, но тогда не будет слышно и
музыки, - нет, пусть они и не надеются загнать меня внутрь собственного
панциря, - подумал он и снова закрыл глаза.
Что труднее всего переносить - так это женщин, - подумал он. - Эти
женщины, выставляющие себя напоказ, словно похотливые куклы, в надежде,
что он увидит их, позирующих в ночном свете, и выйдет...
Дрожь пробежала по его телу. Каждую ночь одно и то же. Раскрытая книга.
Музыка. Затем он начинал думать о звукоизоляции и, наконец, об этих
женщинах.
В глубине его тела разгорался пульсирующий пожар, губы сжались до
немоты, до белизны. Это чувство давно было знакомо ему, и самое ужасное,