"Анна Матвеева. Небеса" - читать интересную книгу автора

думала, что обязательно умру, как бабушка Таня. Мы все - умрем, потому что
смертны, а этот орел останется, переживет нас и будет пугать других детей,
пока те, в свою очередь, не умрут, оставив сгусток страха в этой - или
другой, неважно - комнате. Арифметика смерти оказалась простою и понятной,
как дважды два.
Ровное сопение Сашеньки и бесшумный сон мамы не успокаивали: однажды я
должна была умереть. Так говорила миледи в "Трех мушкетерах": "Я погибла! Я
должна умереть!"
Я все-таки уснула в ту ночь, но безмятежность детских снов отныне была
для меня недоступной.

ГЛАВА 2. МЫ С САШЕНЬКОЙ

Наутро после похорон бабушкин дом выглядел совсем иначе, чем ночью,
лишившей меня детства: открытые ставни впустили в комнату свежее дыхание
сада, солнце потешалось над призраками, а фосфорный орел вновь стал
сморщенной статуэткой, бояться которой при свете было так же
противоестественно, как любоваться ею в темноте. Вслушиваясь в утренний
шелест большого дома, я начала будить Сашеньку, не в силах справиться с
грузом своего нового знания. Сестра не хотела просыпаться, прятала сонное
лицо с нежными рубчиками - отпечатками простыни, сбороненной в гармошку.
"Ты умрешь, - сказала я торжественно. - Мы все умрем".
"И что? - Сашенька зевнула, показав ребристо-розовое, как у кошки,
небо. - Я знаю".
"После смерти ничего не будет. Все станут жить дальше, а тебя положат в
гробик и закопают. Как бабушку Таню".
"Ну и ладно", - легко согласилась сестра. Она вылезла из постели и
прошлепала мимо меня в ванную, обдав по дороге теплым запахом молока и
малины - даже через пятнадцать лет ее кожа сохранит этот запах. Ночной ужас
таял на свету, но тут же возвращался, обнимал меня снова - с тоскливой
болью, тянущей за жилки, как за ниточки. Я поняла: этот страх останется со
мной навсегда.
Поздний завтрак, накрытый на веранде, стал декорацией для нового
допроса, но теперь я выбрала партнера серьезнее. На вопрос о смерти дед
ответил затяжным кашлем, и способность говорить не возвращалась к нему
долгую минуту:
"Надо освобождать место для новых поколений. Если бы люди не умирали,
то их детям и внукам было бы негде жить. И нечего есть".
Дед говорил торжественно, будто сам изобрел систему избавления от
лишних людей, но мне его слова не понравились:
"Получается, бабушка Таня умерла, чтобы освободить место другому
человеку?"
"Например, тебе".
"Я могла бы найти себе место без этого! Почему ей обязательно надо было
умирать?"
Дед звякнул ложкой по блюдечку и нахмурился - говорить с ребенком о
смерти ему было трудно, но и отступать не дело для старого ветерана. Набрав
больше воздуха для новых слов, дед так и остался сидеть на полувздохе перед
живописным летним столом - фразу, как мяч, перехватила бабушка:
"Уймись, старый! Глашенька просто скучает за бабушкой Таней, так ведь,