"Сомерсет Моэм. Человек, у которого была совесть (Перевод О.Холмской)" - читать интересную книгу автора

не ради развлечения, а на деньги, которые они как-то ухитряются прятать у
себя на теле. Народ там грубый и безжалостный, - не удивительно, что сплошь
да рядом возникают жестокие ссоры, которые кончаются поножовщиной. Утром,
когда открывают камеру, там нередко находят мертвое тело, но никогда еще не
удавалось ни угрозами, ни посулами заставить заключенных выдать виновника.
Многое из того, что я услышал от Жана Шарвена, я даже не решаюсь здесь
повторить. Между прочим, он рассказал мне трагическую историю одного
молодого человека, с которым он подружился во время переезда из Франции - их
везли на одном пароходе. Это был красивый юноша. Однажды он пришел к
коменданту и попросил перевести его в одиночку. Комендант спросил, почему он
этого добивается, и тот объяснил. Просмотрев списки, комендант сказал, что
сейчас свободных одиночек нет, но как только освободится, его переведут. На
следующее утро, когда открыли камеру, юноша лежал на койке мертвый с
распоротым снизу доверху животом.
- Это дикие звери, а не люди, и если кто-нибудь из них еще похож на
человека, когда приезжает, так потом все равно станет таким же зверем, как и
остальные. Только чудо может его от этого уберечь.
Жан Шарвен поглядел на часы и встал. Он отошел на несколько шагов,
повернулся и снова подарил меня своей сияющей улыбкой.
- Мне пора, - сказал он. - Если комендант разрешит, я опять зайду и
возьму книги, которые вы так любезно мне предложили.
В Гвиане не принято пожимать руку заключенному, и если тот - человек
тактичный, он всегда прощается с вами издали, чтобы вам не пришлось либо
нарушать правила, либо обижать его отказом, если сам он, забывшись,
машинально протянет вам руку. Видит бог, я охотно пожал бы руку Жану
Шарвену, и меня больно укололо его старание избавить меня от неловкости.
Я еще дважды виделся с ним за время моего пребывания в Сен-Лоране. Он
рассказал мне свою историю, но здесь я передам ее своими словами, потому что
она складывалась постепенно из отрывочных его рассказов то об одном эпизоде,
то о другом, а все, чего он не договорил, мне пришлось дополнить собственным
воображением. Но не думаю, чтобы в своих домыслах я очень уклонялся от
истины. Это примерно так, как если бы он из каждого слова в пять букв
называл мне только три; вероятно, я более или менее правильно угадал бы все
слова.
Жан Шарвен родился и вырос в Гавре, большом портовом городе. Отец его
служил в таможне, занимал там довольно видную должность. Окончив школу и
отбыв воинскую повинность, Жан стал искать работу. Как многие молодые
французы, неверной погоне за богатством он предпочитал скромный достаток. У
него была врожденная способность к счетному делу, это помогло ему получить
место бухгалтера в крупной торговой фирме, работавшей на экспорт. Будущее
его было обеспечено. Он мог с уверенностью рассчитывать на приличный
заработок, который позволит ему жить скромно, но безбедно, как он привык и
как жили все люди его круга. Подобно большинству французов своего поколения,
он увлекался спортом. Летом играл в теннис и плавал, зимой ездил на
велосипеде. Два раза в неделю посещал гимнастический зал, чтобы всегда быть
в форме. В детстве он подружился с мальчиком, которого мы для удобства
повествования назовем хотя бы Анри Ренар; отец его тоже был чиновником в
таможне. Эта дружба продолжалась и в отроческие годы и в годы юности. Жан и
Рири вместе ходили в школу, вместе играли - семьи их тоже были близко
знакомы, - вместе ухаживали за девушками, вместе выступали на теннисных