"Уильям Сомерсет Моэм. Брак по расчету" - читать интересную книгу автора

пяти, одетая в несколько строгое платье из черного шелка. На голове она
носила огромный круглый шлем. Черты ее были настолько правильные и крупные,
формы настолько внушительные, что вам сразу приходили на ум те могучие
женщины, без которых не обходится ни одна процессия. Она была бы прекрасным
олицетворением Америки или Британии в какой-нибудь патриотической
демонстрации. Она возвышалась над своим миниатюрным мужем, как небоскреб над
хижиной. Он беспрерывно болтал, с живостью и остроумием, и когда он говорил
что-нибудь особенно забавное, ее солидные черты расплывались в широкую
нежную улыбку.
- Que tu es b te, mon ami (ну что ты за шут, друг мой - фр.), --
сказала она. Повернувшись к капитану, она добавила: - Пожалуйста, не
обращайте на него внимания. Он всегда такой.
Мы действительно хорошо позабавились за обедом и, когда все было
съедено, разошлись по своим каютам, чтобы переспать послеобеденную жару. На
таком маленьком корабле, однажды познакомившись со всеми попутчиками, было
просто невозможно, даже если бы я этого и хотел, избежать компании друг
друга, разве что сидеть, запершись в каюте. Единственным человеком,
державшимся особняком, был итальянец-тенор. Он ни с кем не заговаривал, а
сидел в сторонке и тихонько тренькал на гитаре, и чтобы уловить мелодию,
приходилось напрягать слух. Беседуя то об одном, то о другом, мы наблюдали,
как догорает день, ужинали, а потом снова сидели на палубе и глядели на
звезды. Два коммерсанта, несмотря на духоту, играли в салоне в пикет,
бельгийский же полковник присоединился к нашей маленькой группке. Он был
робок и толст и открывал рот лишь для того, чтобы произнести какую-нибудь
вежливую фразу. Приход ночи и наступление темноты, видимо, вдохновили
сидящего на корме тенора, дав ему ощущение, что он с морем один на один,
ибо, подыгрывая себе на гитаре, он начал петь, сначала совсем тихо, потом
громче, и, наконец, музыка целиком захватила его, и он запел во весь голос.
У него был настоящий итальянский голос, полный спагетти, оливкового масла и
солнечного света, и пел он неаполитанские песни, которые я слышал в годы
моей юности, а также арии из "Богемы", "Риголетто" и "Травиаты". Пел он с
чувством, но довольно наигранно, и тремоло его напоминали вам любого
третьеразрядного итальянского тенора, однако в эту прекрасную ночь под
открытым небом напыщенность его пения лишь вызывала улыбку, и вы
чувствовали, как вас переполняет ленивое наслаждение. Он пел примерно час, и
все мы тихо сидели и слушали. Потом он смолк, но остался сидеть, и его
могучий силуэт смутно вырисовывался на фоне закатного неба.
Я обратил внимание, что маленький французский губернатор держит в руке
руку своей большой жены, зрелище это было нелепым и в то же время
трогательным.
- Знаете ли вы, что сегодня годовщина того дня, когда я впервые
встретил свою жену? - разорвал он внезапно тишину, которая, безусловно,
давила его, потому что он был на редкость словоохотлив.-- Сегодня также
годовщина дня, когда она обещала стать моей женой. Вам это может показаться
странным, но оба эти события произошли в один день.
- Voyons, mon ami (право же, друг мой - фр.), - с укоризной сказала
его жена, - неужели ты собираешься уморить всех этой старой историей? Ты
совершенно невыносим.
Но на крупном, строгом лице ее играла улыбка, а по тону можно было
предположить, что она не прочь послушать эту историю снова.