"Уильям Сомерсет Моэм. Нечто человеческое" - читать интересную книгу автора

наружность человека, чтобы читатель увидел его таким же, каким его видишь
сам. Для меня это едва ли не труднее всего. Что, в сущности, дает читателю,
если описываешь лицо черточку за черточкой? По-моему, ровно ничего. И,
однако, иные авторы выбирают какую-нибудь особенность, скажем, кривую
усмешку или бегающие глазки, и подчеркивают ее, что, конечно, действует на
читателя, но не решает задачу, а скорее запутывает. Я поглядел по сторонам и
задумался - как можно бы описать посетителей за другими столиками. Какой-то
человек сидел в одиночестве напротив меня, и, чтобы попрактиковаться, я
спросил себя, как набросать его портрет. Он высокий, худощавый и, что
называется, долговязый. На нем смокинг и крахмальная сорочка. Лицо
длинновато, блеклые глаза; волосы довольно светлые и волнистые, но уже
редеют, отступают с висков, от чего лоб приобрел некоторое благородство.
Черты ничем не примечательные. Рот и нос самые обыкновенные; лицо бритое;
кожа от природы бледная, но сейчас покрыта загаром. Судя по виду, человек
интеллигентный, но, пожалуй, заурядный. Похоже, какой-нибудь адвокат или
университетский преподаватель, любитель играть в гольф. Скорее всего, у него
неплохой вкус, он начитан и, наверно, был бы очень приятным гостем на
светском завтраке в Челси. Но как, черт возьми, описать его в нескольких
строчках, чтобы получился живой, интересный и верный портрет, не знаю, хоть
убейте.
Может быть, лучше отбросить все остальное и подчеркнуть главное --
впечатление какого-то утомленного достоинства. Я задумчиво разглядывал этого
человека. И вдруг он подался вперед и чопорно, но учтиво кивнул мне. У меня
дурацкая привычка краснеть, когда я застигнут врасплох, и тут я
почувствовал, как вспыхнули щеки. Я даже испугался. Надо ж было несколько
минут глазеть на него, точно это не человек, а манекен. Должно быть, он счел
меня отъявленным нахалом. Очень смущенный, я кивнул и отвел глаза. К
счастью, в эту минуту официант подал мне следующее блюдо. Насколько мне
помнилось, я никогда прежде не видел того человека. Может быть, он
поклонился мне в ответ на мой настойчивый взгляд, решив, что мы когда-нибудь
встречались, а может быть, я и правда когда-то с ним сталкивался и начисто
об этом забыл. У меня плохая память на лица, а тут у меня есть оправдание:
людей, в точности на него похожих, великое множество. В погожий воскресный
день на площадках для гольфа вокруг Лондона видишь десятки его двойников.
Он покончил с обедом раньше меня. Поднялся, но, проходя мимо моего
столика, остановился. И протянул руку.
- Здравствуйте,-- сказал он.-- Я не сразу вас узнал, когда вы вошли. Я
совсем не хотел быть невежливым.
Голос у него был приятный, интонации чисто оксфордские, которым
старательно подражают многие, кто в Оксфорде не учился. Он явно знал меня и
столь же явно не подозревал, что я-то его не узнаю. Я встал, и, поскольку он
был много выше, он посмотрел на меня сверху вниз. В нем чувствовалась
какая-то вялость. Он слегка сутулился, от этого еще усиливалось впечатление,
будто вид у него немножко виноватый. Держался он словно бы чуть высокомерно
и в то же время чуть стесненно.
- Не выпьете ли со мной после обеда чашку кофе? - предложил он.-- Я
совсем один.
- Спасибо, с удовольствием.
Он отошел, а я все еще не понимал, кто он такой и где я его встречал. Я
заметил одну странность. Пока мы обменивались этими несколькими словами,