"Уильям Сомерсет Моэм. Нечто человеческое" - читать интересную книгу автора

удовлетворением отметили, что он не спешил. Это вам не вульгарный писака,
торгующий своим дарованием! Похвалы, которыми встретили эту книгу, оказались
несколько прохладнее тех, какие расточали первому тому, критики успели
собраться с мыслями, однако приняли ее достаточно восторженно, такими
отзывами счастлив был бы любой обыкновенный автор, пером зарабатывающий свой
хлеб, и, несомненно, Кэразерс занял в литературном мире прочное и почетное
место. Наибольшее одобрение заслужил рассказ под названием "Кисточка для
бритья", и лучшие критики подчеркивали, как прекрасно автор всего лишь на
трех-четырех страницах раскрыл трагедию души парикмахерского подмастерья.
Но самый известный и притом самый длинный его рассказ назывался
"Суббота и воскресенье". Он дал название всей первой книге Кэразерса. Речь
шла о приключениях компании, которая субботним днем отправилась с
Паддингтонского вокзала погостить у друзей в Тэпло и в понедельник утром
вернулась в Лондон. Описывалось это весьма деликатно, даже трудновато было
понять, что же, собственно, происходит. Некий молодой человек, секретарь
некоего министра, совсем уже готов был сделать предложение дочери некоего
баронета, но не сделал. Двое или трое других участников поездки пустились в
плоскодонном ялике по реке. Все очень много разговаривали, сплошь намеками,
но каждый обрывал фразу на полуслове, и лишь по многоточиям и тире можно
было догадываться, что же они хотели сказать. Было множество описаний цветов
в саду и прочувствованное изображение Темзы под дождем. Повествование велось
от лица немки-гувернантки, и все единодушно заявляли, что Кэразерс с
прелестным юмором передал ее взгляд на происходящее.
Я прочитал обе книги Хэмфри Кэразерса. Полагаю, писателю необходимо
знать, что пишут его современники. Я всегда рад чему-то научиться и надеялся
открыть в этих книгах что-нибудь полезное для себя. Меня ждало
разочарование. Я люблю рассказы, у которых есть начало, середина и конец.
Мне непременно нужна "соль", какой-то смысл. Настроение - это прекрасно, но
одно только настроение - это рама без картины, оно еще ничего не значит.
Впрочем, может быть, я не замечал достоинств Кэразерса оттого, что мне
самому чего-то недоставало, и, возможно, два самых нашумевших его рассказа я
описал без восторга потому, что задето было мое самолюбие. Ведь я прекрасно
понимал: Хэмфри Кэразерс считает меня неважным писателем. Я уверен, он не
прочел ни одной моей строчки. Я популярен, и этого довольно, чтобы он решил,
что я не стою его внимания. На время вокруг него поднялся такой шум, что
казалось, он и сам станет жертвой презренной популярности, но, как вскоре
выяснилось, его изысканное творчество недоступно широкой публике. Очень
трудно определить, насколько многочисленна интеллигенция, зато совсем
несложно определить, многие ли из среды интеллигенции согласны выложить
деньги, чтобы поддержать свое возлюбленное искусство. Спектакли, чересчур
утонченные, чтобы привлечь посетителей коммерческого театра, могут
рассчитывать на десять тысяч зрителей, а книги, требующие от читателя больше
понимания, чем можно ожидать от заурядной публики, находят сбыт в количестве
тысячи двухсот экземпляров. Ибо интеллигенция, сколь она ни чувствительна к
красоте, предпочитает ходить в театр по контрамарке, а книги брать в
библиотеке.
Я уверен, Кэразерса это не огорчало. Он был человек искусства. И притом
служил в министерстве иностранных дел. Как писатель он составил себе имя;
успех у обывателей его не привлекал, а стань его книги ходким товаром, это,
пожалуй, повредило бы его карьере. Я терялся в догадках, чего ради ему