"Уильям Сомерсет Моэм. Нечто человеческое" - читать интересную книгу автора

постороннему. Я по природе человек замкнутый. Как бы я ни страдал, я
постыдился бы открыть кому-то свою боль. Меня передернуло. Его слабость меня
возмутила. На минуту во мне вскипела ярость. Как он посмел взвалить на меня
свои душевные муки? Я едва не крикнул:
- Да какое мне дело, черт возьми?
Но смолчал. Кэразерс сидел сгорбившись в глубоком кресле. Благородные
черты, напоминающие мраморную статую одного из государственных деятелей
викторианской поры, исказились, лицо обмякло. Казалось, он сейчас заплачет.
Я колебался. Я растерялся. Когда он сказал это, кровь бросилась мне в лицо,
а теперь я чувствовал, что бледнею. Он был жалок.
- От души сочувствую,-- сказал я.
- Я вам все расскажу, вы позволите?
- Расскажите.
Многословие в эту минуту было неуместно. Кэразерсу, я думаю, шел пятый
десяток. Он был хорошо сложен, на свой лад даже крепок, с уверенной осанкой.
А сейчас казался на двадцать лет старше и словно бы усох. Мне вспомнились
убитые солдаты, которых я видел во время войны, смерть делала их странно
маленькими. Я смутился, отвел глаза, но почувствовал, что он ищет моего
взгляда, и опять посмотрел на него.
- Вы знакомы с Бетти Уэлдон-Бернс? - спросил он.
- Встречал ее иногда в Лондоне много лет назад. Но давно уже не видел.
- Она, знаете, живет теперь на Родосе. Я сейчас оттуда. Я гостил у
нее.
- Вот как?
Он замялся.
- Боюсь, вам кажется дикостью, что я так с вами говорю. Только сил
моих больше нет. Надо кому-нибудь все выложить, не то я сойду с ума.
Прежде он заказал с кофе двойную порцию коньяка, а тут окликнул
официанта и спросил еще. В гостиной мы были одни. На столике между нами
горела небольшая лампа под абажуром. Говорил он вполголоса, ведь в любую
минуту мог кто-нибудь войти. Как ни странно, тут было довольно уютно. Не
сумею повторить в точности рассказ Кэразерса, невозможно было бы запомнить
все, слово в слово; мне удобнее пересказать это по-своему. Иногда он не мог
заставить себя что-то сказать прямо, и мне приходилось угадывать, что он
имеет в виду. Иногда он чего-то не понимал, и, похоже, в каких-то отношениях
я лучше разбирался в сути дела. Бетти Уэлдон-Бернс одарена тонким чувством
юмора. Кэразерс же начисто его лишен. Я уловил много такого, что от него
ускользнуло.
Бетти я встречал часто, но знал больше понаслышке. В свое время она
привлекала всеобщее внимание в тесном лондонском мирке, и я много слышал о
ней еще прежде, чем увидел. А встретил ее впервые на балу в Портленд-Плейс
вскоре после войны. Тогда она была уже на вершине славы. Какую
иллюстрированную газету ни раскроешь, непременно увидишь ее портрет, кругом
только и разговору, что о ее сумасбродных выходках. Ей тогда было двадцать
четыре года. Ее мать умерла, отец, герцог Сент-Эрт, уже старый и не слишком
богатый, большую часть года проводил в своем корнуоллском замке, а Бетти
жила в Лондоне у вдовеющей тетушки. Когда грянула война, она отправилась во
Францию. Ей только-только минуло восемнадцать. Она была сестрой милосердия в
госпитале при военной базе, потом научилась водить машину. Она играла в
труппе, которую послали в воинские части для развлечения солдат; в Англии