"Уильям Сомерсет Моэм. Нечто человеческое" - читать интересную книгу автора

со всеми и каждым, вероятно, потому, что, не очень об этом задумываясь,
втайне полагала - все вокруг ничтожны. Мне стало понятно, отчего ее обожают
фабричные девчонки в Ист-Энде и отчего сотням тысяч людей, которые видели ее
только на фотографиях, она кажется задушевной подружкой. Меня ей
представили, и несколько минут она со мной поговорила. Необыкновенно лестно
было, что она слушает с живейшим интересом; понимаешь, что едва ли она так
уж рада с тобой познакомиться, как это кажется, и не так уж ее восхищает
каждое твое слово, и все же это покоряло. Она обладала даром с легкостью
преодолевать неловкость первого знакомства, не пройдет пяти минут, а уже
кажется, будто знаешь ее всю жизнь. Кто-то перехватил ее у меня и увлек в
танце, и она отдалась в руки партнера с тем же радостным нетерпением, какое
выразилось на ее лице, когда она села рядом и заговорила со мной. Две недели
спустя мы встретились в гостях, и я с удивлением убедился, что она в
точности помнит, о чем мы говорили в те десять минут среди шума и танцев.
Она обладала всеми достоинствами светской молодой женщины.
Я рассказал об этом случае Кэразерсу.
- Она очень неглупа, - заметил он. - Мало кто знает, какая она
умница. Она писала очень хорошие стихи. Она всегда весела, всегда
беззаботна, ни с кем ничуть не считается, вот люди и думают, будто у нее
ветер в голове. Ничего подобного. Она умна как бес. Трудно понять, откуда у
нее взялось на это время, но она очень много читала. Едва ли кто-нибудь
знает ее с этой стороны так, как знаю я. По воскресеньям мы с нею часто
гуляли за городом, а в Лондоне ездили в Ричмонд-парк и там тоже гуляли и
разговаривали. Она любила цветы, и траву, и деревья. Интересовалась всем на
свете. Очень много знала и очень здраво рассуждала. Говорить могла о чем
угодно. Иногда среди дня мы гуляли, а потом встречались в ночном клубе, ей
довольно было выпить бокал-другой шампанского, и она уже в ударе, она душа
общества, вокруг нее кипит веселье, а я поневоле думаю, как же все изумились
бы, если бы знали, какие серьезные разговоры мы с ней вели несколькими
часами раньше. Поразительный контраст. Как будто в ней жили две совсем
разные женщины.
Кэразерс сказал все это без улыбки. Он говорил печально, так, словно
речь шла о ком-то, кого вырвала из дружеского круга безвременная смерть. Он
глубоко вздохнул.
- Я был без памяти в нее влюблен. Раз шесть просил ее стать моей
женой. Понимал, конечно, что надеяться нечего, ведь я был всего лишь мелким
чиновником в министерстве иностранных дел, но не мог с собой совладать. Она
мне отказывала, но при этом всегда была ужасно мила. И это ничуть не мешало
нашей дружбе. Понимаете, она очень хорошо ко мне относилась. Я давал ей
что-то, чего она не находила в других. Я всегда думал, что ко мне она
привязана, как ни к кому другому. А я с ума по ней сходил.
- Полагаю, вы не единственный, - заметил я, надо ж было что-то
сказать.
- Еще бы. Она получала десятки любовных писем от совершенно незнакомых
людей, ей писали фермеры из Африки, рудокопы, полицейские из Канады. Кто
только не предлагал ей руку и сердце! Она могла выбрать в мужья кого
вздумается.
- По слухам, даже члена королевской семьи.
- Да, но она сказала, что такая жизнь не по ней. А потом вышла за
Джимми Уэлдон-Бернса.