"Франсуа Мориак. Матерь" - читать интересную книгу автора

самостоятельно править сочинения, Матильда, в ту пору студентка, делала это
вместо отца, и она же каждое утро помогала больному сесть в трамвай на
Круа-Бланш, провожая его до улицы, проходившей позади лицея, чтобы ее не
заметили лицеисты, спешившие на занятия. Остановившись на тротуаре, она
смотрела, как отец удалялся на подкашивающихся ногах, направляясь в класс,
где его ждал, возможно, издевательский галдеж. В то ужасное время она тем не
менее еще отвечала смехом на разглагольствования кузена Лашассеня - "их
провидения" - о том, что просто непостижимо, как преподаватель не додумается
сам подать в отставку, или уверения г-жи Лашассень (в девицах Кусту), что,
будь она в их положении, она уж сумела бы обойтись без гостиной и прислуги.
Матильда находила также комичным нескрываемое предпочтение, отдаваемое отцом
и кузенами Жану, чьим ангельским лицом, короткими кудрями цвета опаленного
золота и острыми зубами, приоткрывавшимися, когда он по-детски смеялся, все
они восхищались. А он вечерами убегал через окно гостиной. Матильда
бодрствовала, чтобы отодвинуть засов парадного после полуночи, когда он
вернется с глазами наивными и непристойными, казавшимися огромными от кругов
блаженной усталости, с грязными руками и темным следом последнего поцелуя на
его девичьей шее, которую открывал незастегнутый ворот рубашки. Она
встречала без единого упрека, но с сухой насмешкой этого помятого
предрассветного ангела. В пору, когда Жан был любовником певицы из театра
Буфф, он отнес в ломбард кое-что из их жалкого столового серебра, но
Матильда даже не подумала уведомить об этом отца или Лашассеней. Она сочла
брата спасенным в день, когда, выкупив все вещи до единой, он положил их
обратно в буфет, проявив такое нежное раскаяние, что она, хотя и отрицала в
себе экспансивность, поцеловала дорогое ангельское лицо - несколько
поблекшее с апреля и подпорченное мелкими прыщами. Ангел, однако,
по-прежнему улетал каждую ночь той роковой весны, и поскольку он был не
столь божествен, чтобы его тело могло проходить сквозь стены, Матильда
продолжала отодвигать для него засов. Иногда, смущенно глядя на нее, ангел
отказывался лечь, бренчал в глубине кармана золотыми монетами, которые он
вдруг бросал на стол, и говорил, что, когда они кончатся, он раздобудет еще.
От него пахло табаком, мускусом, пахло постелью. Он напевал: "Пусть мной
владеешь ты сегодня - ты не узнаешь никогда - люблю иль ненавижу я..." Она
умоляла его не будить отца. Он требовал, чтобы она сходила на кухню за
остатками обеда. Матильда сама удивлялась, почему находит в этом
полуночничанье горькое отдохновение. Она плохо понимала разглагольствования
подростка: соприкасаясь бок о бок с этой юной гнилью, внимая его болтовне до
зябкого часа первого трамвая, сама она оставалась незатронутой.
Наконец разразился скандал, быстро замятый усилиями директора лицея,
Лашассеней, Кусту, о котором Матильда так никогда ничего и не узнала, кроме
того, что в дело сунула нос полиция и следует выказывать особую
благодарность Лашассеням за отправку Жана в Сенегал, где у Кусту были
фактории.
Отец прожил еще несколько месяцев в полубессознательном состоянии, и
Лашассени говорили, что как для него, так и для всех остальных было бы
лучше, если бы он поскорее умер. В день его смерти они повторили, что это -
избавление. Г-жа Лашассень утверждала, что на месте Матильды ей хватило бы
деликатности не требовать траурных занавесей, поскольку за них, как и
всегда, придется платить им. Они заплатили и даже приютили сироту в своем
поместье Лангон, где проводили жаркие месяцы. На Матильду были возложены