"Виктор Максимов. Сансара одного дня" - читать интересную книгу автора

жалким и бессмысленным... Я вообще любил разглядывать ее лицо - когда она
говорила по телефону, когда смотрела телевизор, даже когда она сидела на
унитазе, я подглдывал за ней в щелочку. Когда мы занимались любовью, тьфу
ты, когда мы совокуплялись как похотливые кролики, и она протекала подо
мной как торпедированный корабль, судорожно дыша и издавая звуки
диснеевской зверюшки, я старательно вглядывался в нее, глотал глазами
каждую ее деталь... Так вот, я слушал Баха, подкрадывался к ней на
цыпочках и приближался почти вплотную к ее лицу, и ее выдохи щекотали мне
кожу. Она часто чувствовала на себе мой взгляд, просыпалась, смотрела на
меня сквозь темноту заспанными глазами и я читал ее мысли: "Какой же он
дурачок со своим Бахом-трахом, но он МОЙ дурачок". Тогда я выключал
музыку, снимал наушники и спрашивал ее: "Знаешь почему в Содоме и Гоморре
необыкновенно красиво пели птицы и неописуемо прекрасно пахли цветы?" Она
качала головой, о чем-то догадываясь, и улыбалась всей своей похотью, и
мне казалось, что это улыбается не она, а ее утроба, ее две набухшие губы
под газончиком жестких волос, выбритых в виде сердечка (тоже мне -
эстетика!), поблескивающие в темноте влагой страсти, жаждущие схватить
меня, поглотить всего, пожрать меня целиком и без остатка, и я становился
таким маленьким и незначительным и терялся где-то между ее интимных
складок. И тогда я отвечал за нее: "Потому что Содом и Гоморра были раем
на Земле, но всякий рай должен быть разрушен!" Затем я брал ее за руку и
мы уходили в наш маленький Содом. Вернее, это она брала меня за руку как
ребенка и уводила в свой Содом. Он был такая необъятный, он был такой
запутанный, я всегда долго не мог найти выхода, вернее я сам не хотел
находить его, это выход всегда находил меня. Я бежал по лабиринту и думал:
"Наконец-то мне хорошо". Затем лабиринт кончался, кончался и я сам с
воплями и всхлипами, и тогда я думал, все еще часто дыша от очередного
похода: "Нет, это не может быть хорошо. Как может быть хорошо, если должно
быть плохо?" И я сам уже хотел, чтобы было плохо. Когда мы куда-то
собирались, я уже не помню, по-моему, на День Рождения ее отца, я надел
тогда смокинг, я очень люблю надевать смокинг, я не люблю мероприятий, где
нельзя надеть смокинг, да, так вот, я понял что либо сейчас, либо никогда,
взял и упал прямо в смокинге прямо на тротуар. Лежал, молчал, смотрел в
открытое небо. Она мне что-то говорила, меняла высоту голоса и интонацию,
а я молчал. Потом она сказала мне, что любит меня. Я засмеялся, я
захохотал. А она заплакала. И мне стало так противно, что я встал и пошел
прочь. Она думала, что я вернусь, а я не умел возвращаться. Я был слишком
примитивен для этого...
"НАТАША" - почему-то загорается в сознании ее имя как слова "Game Over"
на экране компьютера, и начинают медленно гаснуть... "Натааааша", - шепчет
мне кто-то в ухо, и я чувствую дыхание, выпущенное из этих маленьких
кругленьких губок, дыхание с запахом клубничного леденца. "Катя?" - я
открываю глаза, и Катя поспешно растворяется в воздухе. Катюша, Катенька,
Катюшенька, Катюшоночек...
Я встаю с пола и беру в руку чашку. Чай уже остыл. Я делаю шаг вправо и
выливаю чай в раковину. Слышен звук струящейся воды.
Я открываю мусорное ведро выкидываю туда размякшую заварку. Тут я что-то
замечаю под грудой мусора, запускаю туда руку и вытягиваю искомое на свет.
Фольга со следами огня на одной стороне и коричневыми пятнами на другой.
Надо же, у меня вчера в гостях был добрый волшебник, и оставил гостинец на