"Евгений Максимов. Южанин " - читать интересную книгу автора

завтра слушать грохот барабанов и пенье труб на Голгофском холме.
Пока я грезил в четырех стенах, город метался в лихорадке от церкви к
церкви, люди падали без сознания, сдавленные толпой в соборе. С утра до
поздней ночи взрывались в небесах громады колоколов, а ложилась тьма -
россыпи факелов дробили образа площадей, запруженных молящимися. Солнце
всходило, шипя, как яичница, и обливало небывалым жаром толпы. И детский
крик рвался от высокого портала собора Богоматери.
Напор жаждущих был так велик, что, казалось, черные резные стены
двинутся и покатятся, как цыганская повозка.
Стефан звал на Иерусалим - и город рыдал. Стефан бился в корчах - и
город вздыхал: "Mea culpa!" и бил себя кулаком в грудь. На Стефана исходил
из мрака столб огня - и дети бежали по переулкам к площади, размахивая
ветками цветущей вишни. В весеннем снегопаде лепестков стоял Стефан - и
город улыбался.
А молодой монах ударял в барабан и повторял: "Истинная правда!"
"Взрослые ищут власти, стяжания и утех плоти. Войска, посланные
святейшим понтификом, предпочитают служить венецианцам за жалкую мзду, а меж
тем небеса содрогаются, и гневом кипят страны.
Господь теряет свою землю, свою нерушимую вотчину, где он внимал Слову
Отца своего, более тридцати лет провел в скитаниях, где Он был мучим,
распят, воскрес и вознесся! Так пусть смиренные и невинные крошки,
христолюбивые юнцы и юницы соберутся, пойдут и отвоюют Гроб Господен из
мерзостных рук идола Магомета!" - так, или примерно так, сьеры, кричал
Стефан в тот день, когда меня выпустили из дому на проповедь. На площадь я
приехал под конвоем - справа покашливал в седле батюшка в двухслойной
арагонской кольчуге, слева мать в белом платье правила золотистой лошадкой.
Толпа захлестнула нас, в ней задыхались кони... И странная то была толпа:
она хныкала и пискляво читала молитвы, она - милые дамы, зажмите ушки -
мочилась в штаны и шмыгала носом. В воздухе пахло леденцами и пеленками.
Неутомимый Ив Брабо делал мне знаки с конька часовни Кающихся. Знаки,
из которых я понял, что все готово для Крестового похода: он запасся в
дорогу колбасой и украл у отца красные штаны. Оглядывая площадь, я приуныл:
девчонки и мальчишки от семи до семнадцати годов слушали Стефана, кивали
разномастными головами. Мои двуручные мечи и могучие кони рассеялись, как
дым. В дорогу Стефан не разрешал брать ни денег, ни оружия, ни еды, ни
добротной одежды. Крест на шесте да белоснежная туника - вот и вся амуниция
Христовых солдат.
По пути домой батюшка прослезился и утирался рукавом, а мать фыркала,
как кошка и ругалась шепотом.
Детей, и только детей звал Стефан, все больше их приходило на поле за
городом в ряды его войска. Город был отдан под власть ребятни, салки они
чередовали с литаниями. Представьте, сьеры, что началось! В семьях
вспыхивали драмы, скудные деревья в городе обломали на розги, не на одном
пороге появлялись красные от слез девочки или угрюмые пареньки и, топая
ногами, вопили: "Все равно пойду к Богу!"
Правда, не обошлось и без утешительных событий. Два рода, более сорока
лет сживавшие друг друга со свету, слезно обнялись, объединенные заботами о
взбесившихся чадах.
Батюшка, старый вояка, растроганный наивностью проповедника и бедностью
его провожатых, послал в дом настоятеля собора несколько десятков золотых