"Евгений Максимов. Южанин " - читать интересную книгу автора

заперлась в спальне.
И пошагали мы в ночь, освещенные факелами, под колокольный гул, псалмы
и звонкий крик скрещенных золотых труб в руках маленьких трубачей. Мое
родовое знамя с черным колесом и мечами волок сияющий Ив Брабо, ладонь
Николь дремала в моей руке, я чувствовал себя в тунике как дурак, и был
счастлив до сердечной боли.
И страшная женщина схватила меня за плечи у ворот. То была моя мать. Мы
торопились, подтягивая ряды, она бежала рядом черная, как сама полночь, и
шепотом обжигала мне ухо: "Я знаю, ты никогда не вернешься домой. Помни
крепко: когда голова говорит тебе одно, а душа другое - верь душе. Ты - моя
кровь, ты - южанин. Так живи и умри южанином, сын. Возьми кинжал и спрячь.
Южане всегда носят под платьем нож и сердце, и если у тебя выбьют клинок -
коли сердцем". ...С кинжалом моей матери ты сейчас и беседуешь, Амброз.
Уверен, что его речи сладки и приятны. А?
Полно, не дрожи, я пока шучу.
Нас было не меньше тысячи, сьеры. Почти все никогда не покидали дома и
не ведали, сколь страшно и далеко странствие. Наше воинство от дорожного
праха стало с течением времени из лебяжьего охряным, потом - серым и
коричневым как грязь. Нас вел блаженный, и каждый верил ему, верил до крови,
и все мы были пропитаны этой верой, как ядом. А когда верит тысяча
изможденных, сизых лицами людей, вера дорогого стоит, сьеры!
Я помню пронзительный голосок Стефана, когда он кликал, как юродивый; я
помню его молитвы - жуткие детские считалки, от которых тосковала душа.
Пекло солнце, а над Стефаном несли полотняный балдахин. В жидкой грязи
тонули ноги, а Стефана везли на крытой арбе. Когда пал ослик, тянувший арбу,
мы впрягались попарно и спорили, чья очередь тащить блаженного, кому быть
ближе к Богу. Моя шея воспалилась от постромков.
День и ночь, день и ночь, день и ночь мы брели, и дорога вливалась в
дорогу без конца. Мы срывались в короткий сон, как в пропасть, мы жрали
дрянь, мы хрипели от жажды. Если шел дождь, мы раздевались догола, ибо
мертвецы и обездоленные не знают стыда, и старались подольше сохранить
тряпье влажным, выжимая вонючую влагу в рот друг другу. Ведь не везде были
ручьи, не всюду нас допускали к колодцам.
Бывало, к нам присоединялись взрослые: кто из любопытства, кто по вере,
кто, сукин кот, прельстившись голыми бедрами старших девушек. Но старый
монах и молоденький, по кличке Истинная Правда, гнали непрошеных пилигримов
с остервенением, храня юную чистоту человекоподобного стада.
Самому младшему крестоносцу было три года. Его взяла с собой
десятилетняя сестра. Его звали Юкки, и он играл в пыли на привалах
деревянной собакой. Он умер первым от усталости и голода. Мы зарыли его у
переправы и украсили могилу цветами и камешками со всей серьезностью и
значительным молчанием, как дети хоронят птенцов и утопленных котят.
Деревянную собаку, выброшенную за ненадобностью, взяла себе Николь.
Мы тащились в судорогах, как больная кольчатая змея, и кивали над нами
в небе кресты и хоругви.
Деревни словно вымирали, стоило нам приблизиться - крестьяне запирали
двери, иногда оставляя за калиткой молоко и хлеб. Они боялись, что мы уведем
их детей. Я не в силах их винить. Но я видел, как они забили палками двух
девчонок за то, что те выкопали дюжину незрелых репок с окраины общинного
поля.