"Владимир Максимов. Сага о носорогах " - читать интересную книгу автора

и безусловно злой силе. В том общественном микромире, который с годами мы
сумели создать вокруг себя и в себе на родине, царила ответственная
окончательность нравственных законов: нельзя убить, нельзя солгать, нельзя
слукавить. Это был восхитительный остров взаимопонимания, где каждый ощущал
каждого с полуслова, с полувзгляда, с полунамека, а то и на расстоянии.
Иногда мы просто молчали по телефону (о, эти отечественные телефоны!), и это
молчание было для нас куда красноречивее самых пылких объяснений или речей.
Поэтому для человека моего склада и характера первым и, пожалуй, самым
мучительным испытанием на Западе явилось полное смещение спектра этических,
эстетических и политических критериев, принятых здесь в оценках людей,
событий, ценностей. Оказывается, что в общем-то все можно и все дозволено.
Можно черное назвать белым и - наоборот. Дозволено солгать и убить, если это
касается "палачей" или "угнетателей", или "агентов империализма" (кстати,
под последнюю категорию легко подпадает и ваш покорный слуга со товарищи,
так что еще, как говорится, не вечер), а кто из ближних считается таковым, в
каждом случае определяет сам идеологический субъект.
Но не дай вам Бог, если вы попробуете, хотя бы робко, указать на
некоторое несоответствие подобной диалектики с элементарными принципами
демократии, вас тут же обвинят в обскурантизме и скоренько зачислят в лагерь
черной реакции, а это обойдется вам, прямо скажем, недешево: перед вами
моментально захлопывается большинство дверей, вы незаметно для себя
оказываетесь в профессиональной и политической изоляции. Тяжесть этого
негласного террора испытали на себе почти все те, о ком в современной России
говорят только с восхищением и благодарностью: Орвелл, Ионеско, Кестлер,
Конквест, Марсель, Арон и многие-многие их единомышленники.
Скажу наперед: я не могу, не хочу и не намерен принять политический
плюрализм, который включает в себя прошлых, нынешних или предстоящих
заплечных дел мастеров, создателей собственных ГУЛагов, какими бы
благородными целями они ни руководствовались. Для меня слово "коммунизм"
было и остается синонимом слов: "реакция", "мракобесие", "фашизм". И это с
моей стороны не публицистическая фигура, а ответственное обвинение, ибо на
протяжении последнего столетия с этим словом связаны только грязь и кровь,
по сравнению с которыми все гитлеровские злодеяния кажутся теперь жалкими
потугами истерических подражателей. Но если уж род человеческий до того
духовно и политически вырос, что готов распространить свой плюрализм и на
них, то почему же оно - это человечество - не нашло еще в себе мужества
распространить этот плюрализм на Гесса, который по составу своего
преступления им и в подметки не годится? Тем временем Гесс (и по заслугам!)
находится в Шпандау, а они заседают в европейских парламентах или носятся по
миру с идеей "социализма с человеческим лицом".
В чем же все-таки тогда дело?
Ответ на этот вопрос малоутешителен. Ибо дело здесь не в очередном
социальном заблуждении, а в поистине растительной приспособляемости
известной части "диалектически мыслящих" интеллектуалов к политическим
обстоятельствам. Новые мифы не только позволяют им безболезненно забыть свое
прошлое, списав собственные преступления за счет издержек философского
поиска, но и выгодно эксплуатировать эти мифы себе на материальную потребу.
К сожалению, не отстает от них и наш брат, разумеется, из тех, кто
поплоше, но посмекалистее. Вчерашние религиозные неофиты, принципиальные
противники однопартийной системы и организованной экономики, отчаянные