"Кит МакКарти. Пир плоти " - читать интересную книгу автора

Два длинных зала тянулись параллельно друг другу с востока на запад.
Именно здесь находилось большинство экспонатов, хотя они составляли лишь
незначительную часть от общего фонда музея. Основная часть коллекции
содержалась в хранилищах, куда можно было попасть через дверь в середине
дальней стены южного зала. Из каждого угла обоих залов поднимались вверх
железные винтовые лестницы с гладкими, выкрашенными черной краской
ступенями. Наверху все лестницы соединялись галереей, опоясывающей музей по
периметру. Стены галереи были сплошь заставлены стеллажами, на которых
размещалось почти тридцать тысяч томов. Все окна в музее, за исключением
кабинета Гудпастчера, находились в куполе или на потолке.
Здание музея было величественным сооружением, которое идеально
соответствовало своему назначению. Гудпастчер, изучивший историю музея и
проникшийся его духом, был готов при любой возможности прочитать лекцию об
академической атмосфере заведения, ощущении истории, достойных и великих
людях (в основном мужского пола), работавших в этих залах или постигавших
здесь азы науки, и т. д. и т. п. всякому, кто соглашался его слушать.
Впрочем, большинство из тех, кого Гудпастчер считал благодарными
слушателями, лишь притворялись таковыми: чаще всего, стоило только
Гудпастчеру завести свою песнь, живой интерес в собеседнике усыхал подобно
конечности, которой перестали пользоваться.
Никто даже не пытался переделать Гудпастчера. Все его нервные окончания
были направлены в одну сторону, сухожилия не сгибались, принципы, которые он
исповедовал, не могла поколебать никакая человеческая сила, а его взгляд на
мир, подобно телескопу, сосредоточивался на рассматриваемом объекте,
многократно увеличивая его в размерах. С точки зрения Айзенменгера, все
достоинства Гудпастчера пропадали даром, ибо Господь Бог (или кто там из
высших существ был ответствен за появление этого маленького человека в
маленьком мире) не позаботился наделить его чувством юмора - той смазкой,
из-за отсутствия которой он постоянно раздражал всех вокруг. Очевидно, в
лаборатории, где приспешники Всевышнего сконструировали Гудпастчера с его
усами, перхотью, сухой жесткой кожей (желтизну которой было невозможно
устранить никакими косметическими средствами) и изначально испорченным
вкусом, не нашлось ни грамма иронии. Это не только погубило самого
Гудпастчера, но и заставляло Айзенменгера постоянно ощущать чувство вины за
то, что он не испытывает к нему ни малейшего сочувствия.
Большинство людей относились к Гудпастчеру либо с раздражением, либо с
насмешкой - в зависимости от их взглядов на жизнь. Например, тот факт, что
куратор, обращаясь к главе отделения гистопатологии Бэзилу Расселу,
внушавшему всем благоговейный страх и искреннюю ненависть, так и не научился
употреблять слово "профессор", изводил Рассела, словно гнойный нарыв в боку,
и в то же время служил источником тихой радости для Айзенменгера.
Однако то, что Гудпастчер являлся идеальным куратором, не вызывало
никаких сомнений. Он был беззаветно предан своему музею и, если бы ему
только разрешили, с удовольствием переоборудовал бы одну из кладовок в
спальню для себя и жены и провел бы остаток своих дней в этом ограниченном
пространстве, заключавшем в себе все, что любил он сам и что любило его.
Наблюдая за Гудпастчером и разговаривая с ним, трудно было предположить
наличие в его психике каких-то глубинных слоев, но однажды произошел
инцидент, после которого Айзенменгер начал подозревать, что таковые все же
существуют. В тот раз в музее неожиданно появилась жена Гудпастчера -