"Колин Маккалоу. Травяной венок. Том 1" - читать интересную книгу автора

подскочил к деревянному ларчику в форме храма, где хранилась восковая маска
его предка, бывшего flamen Dialis'ом,[49] и вытащил ящик, укрытый под
миниатюрным лестничным маршем. Первым предметом, который ухватили его цепкие
пальцы, была бутылочка с прозрачной жидкостью; бутылочка легла ему на
ладонь, и он уставился на жидкость, безмятежно переливающуюся за зеленым
стеклом.
Он не знал, сколько времени провел так, разглядывая бутылочку на
ладони. При этом в его мозгу не вызрело ни единой мысли: его всего, от
ступней до корней волос, захлестывала злоба. Или, может, то была боль? А то
и горе? Или безграничное, чудовищное одиночество? Только что его сжигал
огонь; потом, быстро проскочив стадию тепла, он оказался в объятиях холода,
а затем и среди безжалостного льда. Только остынув, Сулла сумел взглянуть
правде в глаза: он, привыкший видеть в убийстве утешение и весьма удобный
способ решения проблем, не находил в себе сил расправиться с женщиной,
принадлежащей к одному с ним классу. Юлиллу и Элию он по крайней мере сделал
несчастными и тем добыл для себя успокоение. Более того, участь Юлиллы
удовлетворила его, ибо он послужил причиной ее смерти: он не сомневался,
что, не стань она свидетельницей его встреч с Метробием, она бы по-прежнему
пьянствовала и сжигала его огнем своих огромных желтых глаз, в которых
навечно застыл бессловесный упрек. Однако в случае с Аврелией у него не было
никакой надежды, что она горюет по нему после того, как он покинул ее дом.
Стоило ему выйти от нее на улицу, как она наверняка справилась с огорчением
и нашла утешение в работе. До завтра она окончательно выкинет его из головы.
В этом - вся Аврелия! Пусть сгинет! Да сожрут ее черви! Мерзкая свинья!
Разразившись бессмысленными старомодными проклятиями, он поймал себя на
том, что его настроение понемногу улучшается. Впрочем, проклятия здесь были
совершенно ни при чем. Странно, но боги не обращали ни малейшего внимания на
огорчения и страсти человеческие, а ему самому было не дано наслать смерть
на предмет ненависти, мысленно обрушивая на него свой безудержный гнев.
Аврелия по-прежнему жила в его душе, и ему было необходимо избавиться от
этого образа, прежде чем он отбудет в Испанию, чтобы посвятить все усилия
карьере. Ему требовалась какая-то замена экстазу, который охватил бы его,
если бы ему удалось взломать стены цитадели, каковой являлась непреклонная
воля Аврелии. То обстоятельство, что до той секунды, когда он заметил
вожделение в ее взоре, ему и в голову не приходило пытаться соблазнить ее,
совершенно не привлекало к себе его внимание: порыв его был настолько силен,
настолько всепоглощающ, что ему никак не удавалось прийти в себя.
Все дело в Риме! В Испании он излечится. Но как обрести успокоение
сейчас? На поле боя его никогда не постигали столь жгучие разочарования - то
ли потому, что там некогда заниматься самокопанием, то ли потому, что там
находишься в окружении смерти, то ли потому, что в пылу битвы легче убедить
себя, что ты движешься к великой цели. Но в Риме - а он проторчал в Риме уже
почти три года! - Сулла безумно тосковал, а против тоски у него было всего
одно средство, опробованное в прошлом, - убийство в буквальном или хотя бы
метафорическом смысле этого слова.
Оцепенев от внутреннего холода, он погрузился в мечты: перед его
мысленным взором проплывали лица его жертв, а также тех, кого ему хотелось
видеть жертвами: Юлилла, Элия, Далматика, Луций Гавий Стикс, Клитумна,
Никополи, Катул Цезарь - как было бы здорово навеки потушить взор этого
надменного верблюда! - Скавр, Метелл Нумидийский Хрюшка. Хрюшка... Сулла