"Алистер Маклин. Полярная станция "Зебра"" - читать интересную книгу автора

не случилось гораздо раньше. Мы решили, что, обходя стену льда, рискуем
снова сбиться с, курса, и стали карабкаться наверх. Хотя высота тороса
достигала десяти футов, но, подсаживая и таща друг друга, мы добрались до
его вершины довольно легко. Спускаясь, я тщательно обследовал дорогу с
помощью щупа: в этой кромешной тьме от фонаря не было никакого толку, да и
очки совсем потеряли прозрачность. Мы проползли по покатому склону футов
двадцать, когда наконец достигли крутого обрыва, и я сунул вниз свой щуп.
- Пять футов, - сообщил я спутникам, когда они приблизились к обрыву.
Всего пять футов. Я перевалился через край, спрыгнул и стал
дожидаться остальных.
Первым за мной последовал Хансен, потом Ролингс. Оба приземлились
благополучно. Что произошло с Забринским, трудно было понять: то ли он сам
неверно оценил расстояние, то ли ветер внезапно стих и сбил его с толку.
Как бы там ни было, прыгая, он что-то крикнул, но ветер унес его слова. Он
приземлился рядом со мной на ноги, казалось бы, вполне удачно, но вдруг
громко вскрикнул и тяжело опустился на лед.
Я повернулся спиной к ветру, снял бесполезные очки и вынул фонарик.
Забринский полусидел, полулежал на льду, опираясь на локоть, и без
перерыва выкрикивал проклятия и ругательства, причем, насколько я мог
расслышать сквозь защитную маску, ни разу не повторился. Правая пятка у
него была зажата в трещине шириной в четыре дюйма, одной из тысяч трещин,
провалов и расселин, покрывающих ледовое поле, а нога изогнулась под таким
углом, какого никакая нормальная нога выдержать не в состоянии. Мне не
требовалось медицинского диплома, чтобы с первого взгляда определить:
лодыжка у него сломана. Впрочем, может быть, не лодыжка, а берцовая кость,
потому что высокие ботинки со шнуровкой обычно хорошо защищают лодыжку, и
основная нагрузка приходится на голень. Я надеялся, что перелом хотя бы
закрытый и, наверно, напрасно: когда нога вывернута под таким острым
углом, сломанная кость почти всегда протыкает кожу. Но, в общем-то,
разницы особой не было, все равно я не собирался тут же обследовать ногу:
несколько минут на открытом воздухе при такой температуре и Забринскому
придется весь остаток жизни ковылять на одной ноге.
Мы с трудом приподняли его, освободили ни к чему не пригодную теперь
ногу из трещины и осторожно усадили радиста на льду. Я снял медицинскую
сумку, опустился на колени и спросил:
- Сильно болит?
- Нет, она онемела, я ее почти не чувствую... - он выругался
по-черному. -Вот чертова невезуха! Какая-то трещина - и все! Вот ведь
влип...
- Хотите верьте, хотите нет - а ведь я это предсказывал, качая
головой, язвительно заметил Ролингс. - Точно предсказывал! Я же сказал,
что в конце концов мне придется тащить эту гориллу на спине.
Я наложил шины на поврежденную ногу поверх обуви и одежды и привязал
их так прочно, как смог, стараясь прогнать мысль о том, в какую беду мы
теперь влипли. Две раны от одного удара. Мы не только лишились самого
сильного человека в нашей группе, но теперь на наши плечи ложились
дополнительно еще по крайней мере 220 фунтов, если не считать 40-фунтового
рюкзака. Поистине смертельная тяжесть! Забринский угадал, что я думаю.
- Вам придется оставить меня здесь, лейтенант, - обратился он к
Хансену. Зубы у него стучали от холода и шока. - Мы почти у цели.