"Элизабет Макнейл. 9 1/2 недель " - читать интересную книгу автора

- Мне кажется, - говорю я самым неприятным голосом, - что называть
меня "кошечкой" еще рановато. В конце концов, мы знакомы всего девяносто
шесть часов...
Он прижимает меня к себе.
- Послушай, - говорит он, - я вправду очень огорчен. Я вижу, что
получилось очень нехорошо. Сейчас я отменю это...
Но в ту минуту, когда он собирается снять трубку, я начинаю
чувствовать себя смешной. Я откашливаюсь, сглатываю слюну и говорю ему:
- Пусть все будет как есть. Я вполне могу часа два почитать газету, а
если ты дашь мне бумаги, то я напишу письмо, которое должна была отправить
несколько месяцев тому назад. По крайней мере, совесть будет чиста. Мне
нужна еще авторучка.
Он явно испытывает облегчение, идет к большому дубовому секретеру,
который стоит в другом конце комнаты, достает оттуда несколько листов
кремовой очень тонкой бумаги, и вынимает авторучку из внутреннего кармана
пиджака. Потом переносит в спальню телевизор.
- Надеюсь, что ты не сердишься. Это больше не повторится.
В ту минуту я еще не знала, до какой степени он сдержит слово.
Когда звонит внутренний телефон, я уже лежу на его кровати, опершись
спиной о подушку, подняв колени и держа в руке авторучку, тяжелую и
приятную на ощупь. Я слышу, как мужчины здороваются, но когда они начинают
спорить, не могу разобрать ни слова.
Я пишу письмо ("...я встретила этого парня несколько дней тому назад,
начало приятное, он ничем не похож на Джерри, который теперь совершенно
влюблен в Хэрриет, ты помнишь его..."), бегло просматриваю Таймc и читаю в
Пост свой гороскоп: "Вы слишком легко пренебрегаете теориями, потому что в
них не верите... Утренние часы лучше посвятить неотложным покупкам..."
"Хотела бы я хоть раз в жизни понять свой гороскоп", - подумала я.
За те несколько часов, которые я провела с этим человеком, я не успела
рассмотреть его спальню. Теперь я вижу, что и рассматривать-то нечего.
Комната очень большая, с очень высоким потолком. Пол покрыт тем же серым
ковролином, что передняя и гостиная. Стены белые и совершенно голые.
Кровать хотя и огромная, но в подобном окружении кажется маленькой.
Простыни белые и свежевыглаженные, как в понедельник: значит, он так часто
меняет простыни? Одеяла серые, а покрывала нет. Слева от кровати два
высоких окна, на них - белые бамбуковые шторы. С одной стороны кровати
стул, на котором сейчас стоит телевизор, с другой - тумбочка из того же
дерева, что и кровать. На тумбочке лампа под белым абажуром, подставка
белая с синим, похожая на китайскую вазу, лампочка 75-ваттная. Лампа очень
изящная, но я думаю, что свои немецкие и французские книжки этот тип читает
не здесь: лампочка для этого нужна сильнее. На кровати две или три подушки,
специальный светильник. Почему он лишает себя такого удовольствия?
Я спрашиваю себя, что он подумал бы о моей спальне. Она, по крайней
мере, в два раза меньше. Я с двумя подружками покрасила ее в
нежно-персиковый цвет, эту краску я повсюду искала три месяца. И оно того
стоило. Что он подумал бы о моем покрывале в цветочек (занавески, простыни
и наволочки подобраны в тон), о трех рваных греческих одеялах, о
безделушках, привезенных из путешествий, которые в огромном количестве
стоят повсюду - на туалетном столике, на секретере, на книжных полках. Что
бы он подумал о стопках писем, журналов, книг, которые валяются по обеим