"Антон Семенович Макаренко. Максим Горький в моей жизни (Восьмитомник, т.4)" - читать интересную книгу автора

человеке скрыта мудрая сила строителя и что нужно ей дать волю развиться и
расцвести, чтобы она обогатила землю еще большими чудесами.

Сорренто, 3.6.26 Привет. М. Горький"


Это письмо, как и многие другие письма этого периода, имели для меня
как педагога совершенно особое значение. Оно поддерживало меня в неравной
борьбе, которая к этому времени разгорелась по поводу метода колонии им.
Горького. Эта борьба происходила не только в моей колонии, но здесь она
была острее благодаря тому, что в моей работе наиболее ярко звучали
противоречия между социально-педагогической и педологической точками
зрения. Последняя выступала от имени марксизма, и нужно было много
мужества, чтобы этому не верить, чтобы большому авторитету "признанной"
науки противопоставить свой сравнительно узкий опыт. А так как опыт
протекал в обстановке повседневной "каторги", то нелегко было проверить
собственные синтезы. С присущей ему щедростью Горький подсказывал мне
широкие социалистические обобщения. После его писем у меня удесятерились и
энергия и вера. Я уже не говорю о том, что письма эти, прочитанные
колонистам, делали буквально чудеса, ведь не так просто человеку увидеть в
себе самом "мудрые силы строителя".
Великий писатель Максим Горький становится в нашей колонии активным
участником нашей борьбы, становился живым человеком в наши ряды. Только в
это время я многое до конца понял и до конца сформулировал в своем
педагогическом кредо. Но мое глубочайшее уважение и любовь к Горькому, моя
тревога о его здоровье не позволяли мне решительно втянуть Алексея
Максимовича в мою педагогическую возню с врагами. Я все больше и больше
старался, чтобы эта возня по возможности проходила мимо его нервов.
Алексей Максимович каким-то чудом заметил линию моего поведения по
отношению к нему. В письме от 17 марта 1927 г. он писал:
"Это напрасно! Знали бы Вы, как мало считаются с этим многие мои
корреспонденты и с какими просьбами обращаются ко мне! Один просил выслать
ему в Харбин - в Маньчжурию - пианино, другой спрашивает, какая фабрика в
Италии вырабатывает лучшие краски, спрашивают, водится ли в Тирренском
море белуга, в какой срок вызревают апельсины, и т.д., и т.д.".
И в письме от 9 мая 1928 г.:
"Позвольте дружески упрекнуть Вас: напрасно Вы не хотите научить меня,
как и чем мог бы я Вам и колонии помочь. Вашу гордость борца за свое дело
я также понимаю, очень понимаю! Но ведь дело это как-то связано со мною, и
стыдно, неловко мне оставаться пассивным в те дни, когда оно требует
помощи"...
Когда Алексей Максимович приехал в июле 1928 г. в колонию и прожил в
ней три дня, когда уже был решен вопрос о моем уходе и, следовательно, и
вопрос о "педологических" реформах в колонии, я не сказал об этом моему
гостю. При нем приехал в колонию один из видных деятелей Наркомпроса и
предложил мне сделать "минимальные" уступки в моей системе. Я познакомил
его с Алексеем Максимовичем. Они мирно поговорили о ребятах, посидели за
стаканом чаю, и посетитель уехал. Провожая его, я просил принять уверения,
что никаких, даже минимальных, уступок быть не может.
Эти дни были самыми счастливыми днями и в моей жизни, и в жизни