"Гейвин Максвелл. Лети к своим собратьям, ворон" - читать интересную книгу автора

вниманием, так как эти страницы относились ко мне и тем горьким событиям,
которые произошли много лет тому назад. И вдруг один абзац как бы
отделился от страницы и поразил меня с такой силой, как если бы меня
ударили. Это было моё рябиновое дерево.
Я уж не помню ни тех слов, ни предложений, из которых состоял тот
абзац, остался только яркий образ, который сохранился до сих пор. Мы
крепко поссорились в Камусфеарне, и когда она уходила, то обернулась и так
ядовито произнесла, что поверить этому было трудно: "Да простит тебя Бог!
- И я ответил: "Он простит".
Этого короткого диалога не было на странице передо мной, но я читал
неизвестное мне продолжение, ибо мы встретились много лет спустя
совершенно случайно на лондонской улице, когда я уже был женат на другой.
Она всегда считала, что обладает огромной и ужасной оккультной силой, и
в приступе ярости не сомневалась в своей способности омрачить мне будущие
годы.
Ночью она тайно вернулась в Камусфеарну,- теперь я представляю себе эту
жуткую ночь при сильном ветре и дожде, - ревущем прибое и колдовской луне,
- положила руки на ствол рябины и со всей силой своего духа прокляла меня,
сказав: "Пусть он страдает так же, как я страдаю теперь!"
Затем она ушла, скрывшись за смутными очертаниями холма. Я отложил
рукопись и уставился на жёсткую темно-зелёную траву греческой лужайки,
думая о том, как верно ход событий за последние годы следовал её слепому
пожеланию разрушения.
Кое-что из этого она, должно быть, знала, так как это было известно
всем, и я задался вопросом, ликовала ли она, но было гораздо больше
такого, чего она знать не могла. Она не могла знать, среди многого
прочего, что я теперь уже принял горькое решение отослать выдр в зоопарк,
найти дом для собак и покинуть Камусфеарну. Теперь я больше не держу на
неё зла независимо от того, повлияло ли её проклятье на ход событий или
нет. Я только не понимаю, как может сосуществовать такая любовь и такая
ненависть.

Одни говорят, что мир сгорит в огне, Другие - всё превратится в лёд.
Из тех желаний, которые были во мне, Ближе всех те, что к пламени
стремятся.
Но если дважды суждено ему погибнуть, То ненависти тоже было много,
Чтобы сказать, что лёд тоже хорош, И этого достаточно вполне.


Посмотрев на траву возле своей книги я заметил бледное существо размером
в половину спички, которое рывками пробиралось между листьев. Временами
оно трепыхалось как флаг на ветру, то перемещалось на несколько
сантиметров вправо или влево, то продвигалось чуточку вперёд, то
отступало. Нагнувшись, я разглядел лоскуток белого, почти бумажного
листочка, который тащил на себе муравей размером в четверть меньше его.
Муравей пытался протащить его в направлении ко мне, но то и дело
застревал между стеблями травы, как если бы бревно тащили горизонтально
через лес. Тогда муравей начинал суетиться, отходил в сторону и назад,
просовывал один конецсквозь препятствие и в итоге продвигался вперёд на
дюйм-другой. Я посмотрел вокруг и поискал глазами вероятную цель его пути.