"Розалин Майлз. Девственница (Я, Елизавеьа, #2)" - читать интересную книгу автора

только моим лордом: мыслями о нем, прикосновениями, надеждами, а затем его
гибелью.
После участи, постигшей мою мать, это был второй по значимости урок,
преподанный мне жизнью, но об ту пору еще не пройденный и наполовину. Но
когда я думаю, что едва не погубила свое девичество, свой трон и даже
жизнь, отдав себя в эти беззаботные руки...
Однако до сих пор, когда я вспоминаю его длинные пальцы, загорелые,
мускулистые руки, белый шрам на костяшках, я испытываю тот роковой трепет,
который я впервые испытала с ним...

***

Все это время, со дня смерти Гриндала до Духова дня, мы были
любовниками. Наши свидания были коротки и редки, но каждый раз это было
пиршество, утолявшее наш голод до следующей встречи. Теперь мои глаза, мои
губы, мои груди принадлежали ему, мое тело принадлежало ему, если не
целиком, то до талии. Думала ли я о девичьей гордости, о своем добром
имени, о грехе прелюбодеяния? Честно говоря, нет. Любовь заслонила для
меня все. Если бы ему вздумалось взять крепость штурмом, он бы обнаружил,
что укрепления пали и все население просит его войти.
Но все-таки я держала его на расстоянии и строила из себя недотрогу,
ибо даже тогда я знала, что не должна казаться легкой добычей, не должна
казаться побежденной. Он жаловался, что ему, бедняге, оказавшемуся между
беременной женой, с одной стороны, и жестокой возлюбленной - с другой,
остается только беситься от злости, пока мужское достоинство не засохнет и
не отпадет. В глубине души я ликовала; мне было очень приятно, что между
ним и Екатериной ничего нет.
Я знала, что он говорит правду: в ее положении соитие было
невозможно. Некоторые женщины носят плод не впереди, а, как племенные
кобылы, расширяются в бока. У Екатерины, к большому ее неудобству, все
торчало спереди, она так расплылась и растолстела, что даже двигалась с
трудом. И хотя все сулили ей прекрасного крупного мальчика, она стала
вялой и слезливой и еще больше, чем раньше, льнула к моему лорду.
Вот тут-то и крепилась нить, за которую потянули, и наша история
распалась, спутанная паутина разорвалась, и мое глупое девичье сердце
разбилось.., и спаслось.
Однажды летним утром, когда в десять часов утра солнце уже припекало,
я послала Вайна сказать милорду, что буду прогуливаться в галерее. Это
было нашим излюбленным местом свиданий: наши люди ждали за дверью, а мы
прохаживались по просторной светлой зале и, как боги над ничтожной землей,
смотрели вниз на зеленые холмы через высокие переплетенные окна. В конце
галереи был небольшой эркер, окно которого нависало надо рвом, - мы сидели
там и разговаривали, и обнимались украдкой без посторонних глаз.
Никогда он не казался мне красивее: после утренней прогулки верхом
лицо его оживилось, кожа уже начала немного бронзоветь под горячим майским
солнцем. Его глаза горели любовью, его губы говорили о любви, его руки,
державшие мои, были сама любовь. Год траура уже прошел, и его наряд цвел
зеленым и золотым - зеленым! Я должна была догадаться! Это цвет измени,
цвет вероломства!
Но тише, не торопи меня, сердце, мое сердце...