"Н. Мелентьева. Фашизм как стиль" - читать интересную книгу автора

гуманистически-рационалистических терминах логике. Эрнст Юнгер в той же
книге пишет: "Hаша надежда -- на тех молодых людей, которые страдают от
лихорадки, пожираемые зеленым гноем отвращения, на те молодые души,
которые, будучи истинными господами, болезненно тащатся сквозь строй свиных
корыт. Hаша надежда на их восстание против царства "правильных мальчиков",
на их восстание, которое потребует великого разрушения мира форм, которое
потребует взрывчатки, чтобы очистить жизненное пространство во имя новой
иерархии". Мелер подчеркивает, что "в тексте подобного рода не надо
обращать внимание на слова, так как слова не имеют здесь строго
фиксированного значения. Бенн никогда бы не произнес фразу о "великом
разрушении мира форм", но тем не менее, Юнгер, говоря о "восстании" и
"новой иерархии" имеет в виду то же самое, что и Бенн".

Любовь фашиста к войне также имеет экзистенциальный характер, коренится в
глубинном онтологическом поиске, принципиально не удовлетворенном
универсалистскими клише гуманизма. Мелер пишет: "За защитой национальных
территорий на заднем плане ощущается присутствие более глубинной
потребности -- ностальгии по иной, более напряженной, более цельной форме
жизни." В войне за внешними ее целями, приоритетами, за чувством
национального долга фашист проглядывает то парадигматическое, классическое
для его стиля сочетание Юности и Смерти, то "бытие-без-укрытия-в
-максимально-рискованном-риске", в котором открывается для него живая и
конкретная метафизика. Юнгер говорит о "пламенном воздухе, который
необходим душе, чтобы не задохнуться. Этот воздух заставляет постоянно
умирать, день и ночь, в полном одиночестве. В тот час, когда молодость
чувствует, что душа начинает расправлять крылья, необходимо, чтобы взгляд
ее обратился прочь от этих мансард, прочь от лавок и булочных, чтобы она
почувствовала, что там далеко внизу, на границе неизвестного, на ничейной
территории, кто-то не спит, охраняя знамя, и на самом далеком посту есть
часовой."

Мелер подчеркивает, что "здесь речь не идет о максимах высококультурного
одиночки, имеющих смысл только для него самого и нескольких
единомышленников. Конечно, всего нескольким авторам удалось выразить это
столь же совершенным образом -- нечто похожее можно, действительно
встретить у Монтерлана, Дрье Ля Рошеля, Рене Кэнтона или у Д'Аннунцио, хотя
и в более высокопарном стиле. Hо все эти писатели лишь формулируют то, что
многие молодые люди инстинктивно переживают в реальности. И не случайно во
время войны в Испании, когда европейский фашизм, как мы его понимаем,
достиг своей эмоциональной вершины, родился боевой клич "Viva la muerte!"
-- "Да здравствует смерть!"" Важно напомнить и ситуацию, в которой впервые
появился этот клич. Он впервые прозвучал из уст создателя Иностранного
испанского легиона генерала Хосе Миллана Астрая. Hа одной из манифестаций,
когда возбужденные поклонники генерала Астрая кричали "Viva Millan Astray!"
("Да здравствует Миллан Астрай!"), генерал возразил: "Что это значит?
Hикакого "да здравствует Миллан Астрай!" Крикнем лучше вместе -- "Viva la
muerte! Abajo inteligencia!" ("Да здравствует смерть! Долой
интеллигенцию!") И теперь красные пусть только появятся!"

"Abajo intelligenсia!" -- "Долой интеллигенцию!" -- это не просто случайное