"С.П.Мельгунов. Золотой немецкий ключ большевиков " - читать интересную книгу автора

постулаты литературной этики29, сколько дискредитировал методы своей работы
даже в тех случаях, когда, по мнению Руднева, его сообщения "оставляли
впечатление полной достоверности и подкрепляют тезу о предательстве
большевиков".
По существу дело вовсе не в том, что знал и чего не знал лидер партии
с. - р., а в том: пользовалось ли издание "На чужбине", с № 29 выходившее с
напечатанной этикеткой "для бесплатной раздачи", особым "покровительством"
немцев?30
Считать, что "расследование", произведенное в 17-м г. (органы
революционной демократии потребовали "трехдневного" срока), что либо
опровергло из "голословных" обвинений, нет никакого основания. С обычной
для себя вульгаризацией Ленин подвел итоги тогдашнего расследования: к. -
д. и с. - р. "помирились" "И - о чудо, "дело" Чернова исчезло. В несколько
дней без суда, без разбора, без оглашения документов, без опроса
свидетелей, без заключения экспертов". Возражения в печати далеко не всегда
в те дни обладали достоинством убедительности, хотя партийная с. р. печать
называла все "темными инсинуациями", "вздором и грязной клеветой, для
полного разоблачения которых не требуется много усилий". Негодование
вызвало главным образом то, что "Речь" привела выдержки из донесений (конца
15-го и начала 16-го г г.) начальника русской тайной полиции в Париже
Красильникова о той по выражению газеты, "мистерии", которая совершалась в
Женеве при участии австрийского консула Пельке фон Норденшталя. "Речь"
заимствовала материал у одного из стаи славных "фабрикантов провокации и
полицейских шпионских дел мастеров, которому было бы место в
Петропавловской крепости, если бы он находился в России" - утверждал
Чернов..."Речь" глядит на просветительную работу среди военнопленных "под
тем же углом зрения, как бывший Департамент полиции"; материалом для "Речи"
оказался "из всех мыслимых грязных источников" "самый грязный" - доносы
Красильников (из статьи Святицкаго в "Деле Народа"); о "содружестве" с
охранным отделением, которое сама "Речь" так часто обвиняла в "лживости,
подлости и иезуитского использовании всех средств в самых глубоко корыстных
целях" - говорила горьковская "Новая Жизнь" (статья Керженцева).
Это была демагогия. Фальсификация и провокация пышным цветом
распускались в деятельности департамента полиции, но мы также хорошо знаем
и то, что подчас Деп. Полиции имел прекрасных осведомителей. В 1917 г.
никто не заподозрил подложности этих документов. Не без основания как будто
бы "Речь" замечала, что "преждевременное торжество крайне неуместно". Раз
имеются официальные документы, "то они подлежат внимательному рассмотрению"
"мы не желаем предупреждать оценки. Почему же "Дело Народа" упоминает
только и специально Красильникова, если в действительности документы
исходят и от военных агентов и от дипломатических представителей и от
русских и от иностранных". Самому Чернову эти документы казались
"чудовищно-неправдоподобными" (по внутреннему своему содержание). Почему?
Русская революционная практика былых времен знавала случаи использования
денежных ресурсов вражеской страны. Революционная этика осудила такие
прецеденты. Но разве эпизоды не могли повторяться? Разве так уже разборчивы
были всегда в средствах отдельные группы или даже скорее лица? Разве
"авантюристы" или "аферисты", о которых упоминала редакция "Украинской
Жизни" в связи с деятельностью "Союза Освобождения Украины", не могли
проползать в революционные группы без ведома даже их идейных руководителей?