"Александр Мелихов. Нам целый мир чужбина (Роман) " - читать интересную книгу автора

самой пришлось ввязаться в объяснение, она поспешила мне сообщить, что я
обошелся с нею как подлец.
- Если ты, с твоей добропорядочностью, с твоей осторожностью, трахалась
на письменном столе, - наверно, с этим не так-то легко справиться? - с
ненавистью спросил я. - Так чего же можно от меня требовать?
Мимо, как в былую пору нашей бесприютной любви, пробирались шубы,
пальто, куртки - дело происходило в метро.
- Но ты мне тоже дорого досталась - я больше никому не верю.
Думаю: если уж такие страсти, такие восторги ничего не значили...
- Почему, значили - я тебя и сейчас люблю. - Она как бы легкомысленно
пожала плечами. - Просто больше не хочу унижаться.
- Господи, унижаться... Я же погибал тогда, мне от летнего ветерка
становилось больно!.. А тебе оказалось дороже твое самолюбие...
И вдруг она пристыженно-ласково улыбнулась и кончиками пальцев
быстро-быстро погладила меня по руке, словно ваткой протерла перед
инъекцией. Я едва не отдернул руку - только-только корочка подсохла...
Как подлец... На всех тропах, ведущих к любой халяве, к любому
незаработанному наслаждению, с незапамятных времен расставлены
предупреждения: "Запрещено!" Запрещено красть деньги, труд, беспечность,
перекладывая предусмотрительность на ближних, - и только на пути к самой
соблазнительной халяве - любви, прекрасному настроению без усилий и
достижений, - только там вместо запретительного плаката расцветает сияющий
павлиний хвост: "Не упусти!" Вступая в эту зону, которую следовало бы
сделать трижды запретной, ты еще чувствуешь себя возвышенной личностью: как
же, ведь любовь всегда права!
Но это, разумеется, меня не оправдывает - чужую вещь я никогда не взял
бы, сколь бы неотразимо она меня ни возбуждала. Но вот
Любовь!.. Когда я решил, что достаточно натерпелся - ей-то, казалось,
вполне довольно было наслаждаться моим обществом, - ни малейшие зазрения
совести больше не посещали меня ни тогда, ни сейчас. Ну, проторчала из-за
меня в Пашкином особняке, где платили только асам да прихвостням. Ну,
упустила пяток претендентов на ее руку и сердце, пока она лет пятнадцать
(или сто пятнадцать?) валандалась со мной, - ну так и что? Любовь требует
жертв. Правда, при ее катастрофически завышенных требованиях к уму и
нравственным качествам мужчин (как только я до них дотянулся?), не
представляю, кому она могла бы позволить до себя дотронуться. Когда у нас -
лет еще через сто - снова восстановилась некая шутливая дружба в виде редких
звонков, она однажды похвасталась, что какой-то чмошник сделал ей
предложение. И я - вот гадство - почувствовал удар холода в голову и
ненависть к этому мерзавцу. (Кто бы это мог быть? Этот молчалин Хрунов? Этот
проныра Чумаченко? Или какой-то мужлан из ее семейного окружения?)
- Неужели ты можешь лечь в постель с этим... с этой трухой?
После мраморов Каррары? - Надеюсь, в моем голосе не прозвучало ничего,
кроме насмешки (да нет, прозвучало).
- Постель... - Трубка юмористически вздохнула. - До нее еще дожить
надо - главный вопрос, как день перетерпеть...
Фу, этой жарище ни вечер, ни тень не указ. А под аркой
Двенадцати коллегий все равно тянет нагретой плесенью. Все цветет... А,
вот та самая дверь - амбарный замок, со вкусом у завхоза по-прежнему все в
порядке, а то бы подняться по ущербным ступенькам - и ты в Горьковке. На