"Александр Мелихов. Нам целый мир чужбина (Роман) " - читать интересную книгу автора

именуют Люсей, - роскошный изумрудный отлив ее синего костюма, коим могут
гордиться также высохшие чернила и басистые мухи, лишь угадывается в
полумраке, подобно зелени ночной ели, зато алое платье, в котором она
принимала у меня вступительный экзамен, сквозь все наслоения просвечивает
праздничным пионерским галстуком - я до такой степени обомлел от ее
сверхчеловеческой красоты, что перепутал арксинус с арккосинусом, - тем не
менее она уже с той пятерки запомнила мою легкокрылую смекалку, а этот
пустячок в нашем Эдемском саду разом смазывал все должностные и возрастные
грани: может, и не зря в ее надменном кивке мне всегда мерещилось зернышко
женского интереса, может, и напрасно я завидовал Славке, балагурившему с ней
на семинарах, будто парубок у плетня, в то время как мои куда более
отточенные реплики она - при явной симпатии - встречала не прелестным
смехом, от которого слегка обрывалось в груди, а некой выжидательной
настороженностью: уж не вообразил ли я чего?
Но в предыдущей картине Славке не до шуток: придерживая локтем живот,
он кособоко поспешает за "Люсей" с зачеткой, а мы - друзья! - подбадриваем
его развеселыми выкриками, ставя на Люсю три против одного, пять против
одного... Славка исчезает за поворотом на недельку-другую, и мы - друзья! -
изощряемся в версиях одна уморительнее другой, пока не выясняется, что он
залег с аппендицитом. Бессердечие? Ничуть: просто с нами ничего не могло
случиться. Когда Славка - как будто минут через десять
- возник снова, он и сам похвалялся не глянцевым рубцом, а своей
находчивостью: покуда медсестричка удаляла ему с паха постороннюю
кучерявость, его красавец выпрямился во весь рост, а
Славка якобы вычурно извинился: "Против природы не восстанешь".
Для полноты реабилитации Славке дали путевку в профилакторий с видом на
Зимний дворец и кормежкой в крахмальном профессорском уголке, отгороженном
ширмочками от плещущего щами и гуляшами оглушительного пластикового зала
"восьмерки", - из этого уголка навстречу нам со Славкой протрусил однажды
пухлый седоусый академик Фок с золотой звездой на лацкане и телесным натеком
слухового аппарата на ухе. Я обомлел, а Славка с радостным азартом вытаращил
голубые глазищи и, близко придвинувшись лицом добродушно оглаженного от
острых граней ястреба (нежно скругленные рудименты крыльев заняли место
ушей), заговорщицки потребовал подтверждения: "Видно, что он скоро умрет,
да?.."
Как всякой парадоксальности, я и этой Славкиной манере в ту пору
пытался подражать. Даже после двух лет в сверхатомном
Арзамасе-16, уже хватив невидимых рентгенов подлинной жизни,
Славка, все так же словно бы радостно тараща глаза, рассказывал, как во
время термоядерной вечеринки выпала с пятого этажа
(насмерть, насмерть) наша однокурсница Соколова, вышедшая замуж за
нашего же однокурсника Соколова и отказавшаяся в загсе взять фамилию
супруга: какой-то физик успел схватить ее за запястья, но только что вымыл
руки - "вот ему теперь противно, да?..".
Именовать ужасное противным, переносить внимание со страдательной
стороны на деятельную, с исчезнувшей на живущую - ей-богу, в этом что-то
было.
Зарекался же заныривать в нетрезвом виде - в нем я утрачиваю дар
отсекать одним ударом припутавшиеся к ногам жернова воспоминаний. И, обтекая
потом, как памятник под дождем, дивлюсь, что сквозь стены "восьмерки" мне