"Александр Мелихов. При свете мрака (Роман) " - читать интересную книгу автора

товаром "платиновые" пряди, у корней которых жизнь все-таки брала свое и
серебряным, и палевым, просвечивал какой-то неяркий, но очень уютный
ореольчик. Осторожно приглядевшись, я понял, что это свет торшера у
изголовья свежей постели.
А едва успев осознать это, я почувствовал, что уже и сам начинаю
обращаться в ее грезу: я ощутил себя пожившим мужиком, тайно мечтающим о
тихой пристани, и с невесть откуда взявшейся добродушной фамильярностью
парой-тройкой простецких прибауток заставил невольно рассмеяться вышколенную
официантку в кокошнике, накрахмаленную, как снегурочка. Обед был сервирован
на европейскую ногу с вкраплениями в стиле "рюсс-норд", - я лишь с легким
содроганием попросил удалить моченую морошку и черную икру. Удалось не выйти
из образа, хотя отшучивание вышло излишне вычурным: морошка-де напоминает
мне смерть
Пушкина, а черная икра - гусиную дробь в смазке. Народившееся было
недоумение удалось быстро залить парой бутылок фалернского, по мере нашего
опрощения переродившегося в молдавское.
Осененные согбенным родным коромыслом старые друзья поселкового
детства, мы болтали о всякой человечной житейской всячине, и бескрайняя
снежная равнина за окном окончательно исчезла, а стекло, словно спасительная
греза, являло нам лишь отражение нашего собственного мирка. Я чувствовал,
что физиономия у меня тоже пылает помидорным пламенем, но на такие мелочи у
нас в леспромхозе не смотрят.
А после мы завалились каждый на свою лежанку смотреть телевизор,
вернее, видик, экран которого без всяких просьб с нашей стороны внезапно
воссиял над зеркальным окном. Показывали "Жестокий романс", и я, как
настоящий мужик, со снисходительной растроганностью выслушивал простодушные
возгласы моей - подруги? или уже супруги?..
Ой, дуры девки!.. Ну на что, ну на что тебе котяра этот, взывала она к
несчастной Ларисе Огудаловой, тыча пухлым пальчиком в сторону самодовольного
Михалкова - Паратова, этот же хоть и дерганый, а любит ее, сострадала она
Мягкову - Карандышеву; зачем только он с богатеями меряется?.. Каждый
человек должен вращаться на своем уровне, а то или ты будешь завидовать, или
тебе будут завидовать.
Выговор ее становился все более и более первозданным: дефти, кажный,
должон, ты буш завидовать, тебе будуть завидовать, и я сам с нею вместе тоже
возвращался к каким-то неведомым истокам, мне уже хотелось потянуться с
оханьем, перекрестить рот апосля зевка...
Время летело незаметно, и вот уже полярный день, напоминающий вечер,
сменился полярным вечером, неотличимым от ночи. Но мы-то вместо непроглядной
тьмы видели в окне самих себя. Отвернись, попросила меня Танька, я халатик
на ночь надену. Я снисходительно отвернулся к стенке и, выждав
приличествующее время, с еще более снисходительной улыбкой перекатился
обратно. Она стояла в трусиках и майке, как
Танька в огороде, и любовный индикатор в моей груди напрягся от
нежности при виде парижских ажуров, обтянувших ее дряблеющую плоть.
Это вторая моя проблема: напряжение в груди начинает у меня спускаться
куда-нибудь пониже с запаздыванием слишком длительным для современных
свинских стандартов, мне требуются слишком долгие предварительные
нежности...
Поэтому с простыми женщинами мне лучше не иметь дела.