"Александр Мелихов. При свете мрака (Роман) " - читать интересную книгу автора

Но сейчас я и сам был прост, как правда.
Не гляди, не гляди, смущенно пыталась она вернуть меня в исходное
положение полустыдливыми-полукокетливыми пассами, чего на меня теперича
глядеть - вона все ляжки рябью пошли... Она попыталась прикрыть могучие
целлюлитные бедра пухлыми ладошками. В ответ я встал и обеими руками
приобнял то, что когда-то было талией, - отчасти придерживаясь за нее,
поскольку вагон заметно покачивало.
- Каки бочишши наела... - грустно бормотала она, сдаваясь, а я
поглаживал ее складки на боках с такой нежностью и проникновенностью, словно
это были рубцы, полученные на поле брани.
Да это и были рубцы, обретенные в безнадежной битве со временем.
Бережно обцеловывая ее крупные и добрые, как у лошади, губы, я со все
нарастающей и нарастающей нежностью поглаживал ее отяжелевшую грудь, а ниже
пояса под французскими ажурностями она была такая пышная, а притаившийся под
наползающим животом вход в райский палисадничек был таким родным, таким
гостеприимным, а реденькая травка у входа такой нашенской, леспромхозовской,
без всяких признаков фальшивой платины, и грядки тамошние мы с Танькой уже
успели увлажнить настолько от души, что мне значительно быстрее обычного
понадобилось расстегнуть ремень. Который только вчера...
И у меня уже тогда похолодело в груди и начали неметь пальцы. И чем
ближе мы подходили к тому побочному процессу, который нашему свинству
представляется основным, тем сильнее нарастали холод и немота. А когда мой
вздрагивающий от нетерпения полномочный посланник приблизился к гостеприимно
распахнутым воротам, перед моими глазами хищно засверкали и заклацали
никелированные кусачки, и мною овладел такой ужас, что перехватило дыхание,
сердце же заколотилось так, что зазвенело в ушах. Вдобавок, пытаясь дать ему
побольше простора, я перекатился на правый бок и нечаянно задел ногой
позабытое в суматохе коромысло, которое в отместку так долбануло меня по
затылку, что звон в ушах уже напомнил мне ликующий стон циркулярной пилы,
наконец-то вырвавшейся на волю из распластанной плахи.
- Извини, мне как-то хреново, - с трудом выговорил я, не в силах
оторвать взор от пляшущих перед глазами сверкающих кусачек.
Конфузно было до крайности, но поделать с собою я ничего не мог, даже
дыхание возвратилось ко мне не сразу. Таньку, однако, инцидент привел в
полный восторг. Заставив меня забраться под одеяло, она натянула на свои
пышные дряблеющие телеса черный японский халат с белыми иероглифами,
сделавший ее похожей на самурая, и принялась хлопотать: заставила меня
выпить целую ложку омерзительного шарлатанского средства, невиданное
изобилие которых нахлынуло на нас вместе со свободой, и отправилась ставить
на уши весь поезд в поисках врача, невзирая на мои заверения, что я уже
чувствую себя как нельзя лучше: конечно, я предпочел бы казаться умирающим,
но ведь врач немедленно выведет меня на чистую воду...
Так и случилось: пожилой еврей, слегка косящий под Эйнштейна, нашел у
меня остаточную тахикардию, не представляющую опасности для жизни, и,
отказавшись принять Танькины пару сотен, с достоинством удалился.
После этого я сделал попытку предпринять вторую попытку, но Танька
пресекла процесс на стадии первого похолодания: ляжь, ляжь, ишь ты -
развоевался!.. Похоже, ей больше нравилось за мной ухаживать, чем получать
долги, и меня это более чем устраивало: к лязгающим кусачкам в моем
воображении присоединилось еще и воспоминание о недавнем конфузе...