"Павел Иванович Мельников-Печерский. Бабушкины россказни " - читать интересную книгу автора

опору-то престола, ворами да казнокрадами в публике безо всякого конфуза
зачала обзывать. Не безумная ли?.. Имени, бывало, не помянет, а про чьи дела
брякнет, у того ой-ой как под тупеем зачешется. За то больше и невзлюбили
ее. Всякая, дескать, дрянь, девчонка какая-нибудь, да в великие
государственные дела соваться вздумала! А пуще всего опасались, чтоб грехом
государыня столь зловредную девку приблизить к себе не соизволила,
конфиденткой не сделала бы, в камер-фрейлины не взяла бы... Государыня и то
на куртагах и в Эрмитаже беспримерную аттенцию Настеньке оказывала, а
однажды поутру даже про важные дела с ней говорить изволила... Княгиня
Катерина Романовна даже надулась за это на Настеньку... Оно и понятно, mon
petit, - всякому ведь до себя... Ну, и боялись...
До поры до времени однако ж терпели Настеньку. Пущай, дескать, девка
досыта наругается, девичья брань на вороту не виснет. А как подвела
Настенька Мякинина Гаврилу Петровича под гнев государыни, так и зачали
знатные персоны промышлять - какими бы судьбами неспокойную девку спровадить
из Петербурга, духу б ее в столице не осталось, в воду бы канула, заглохла
бы где-нибудь в деревенской глуши, а ежели поможет господь, так где-нибудь и
подальше - куда, значит, Макар и телят не гонял.
А подвела Настенька под гнев и опалу Гаврилу Петровича Мякинина вот
каким манером. На петергофской дороге у отца у ее, Петра Андреича, дача
была. По летам, с той поры как заболела сама-то Боровкова, они живали на
самой той даче... Ходила тут к Настеньке из ближней деревни крестьянская
женка, грибы к столу носила, ягоды, овощ всякий. Аграфеной звали, а была из
экономических. Переехали один год Боровковы на дачу - нейдет Аграфена:
сморчки прошли - нейдет, земляника прошла - нейдет, малина зачалась -
Аграфены нет как нет. Думала Настенька, что она померла. И очень жалела, к
подлому-то народу уж очень пристрастна была.
Лето за половину поворотило, как однажды рано поутру заслышала
Настенька знакомый голос: "зелены хороши, огурчики-голубчики зелененькие,
бобики турецки, картофель молодой". Кликнула Настенька бабу, зачала ее
расспрашивать, куда это она запропастилась, по какому резону половину лета у
них не бывала.
Заголосила бабенка:
- Ах ты, милая моя барышня! Ведь господь своим праведным судом нам
несчастьице послал. Самое горемычное дело до нас, грешных, дошло. Должны в
paзор разориться, по миру пойти.
- Что такое? - спрашивает Настенька.
- Хозяина-то моего, седьма неделя, как в тюрьму посадили.
- Как так?
- Да так же, родная, посадили, да и все тут.
- Да что ж он сделал?
- Ох, уж дело-то его, матушка, такое, что не знаю, как рассказать тебе.
Провинился, моя любезная, мой Трифоныч, провинился и не запирается - точно,
говорит, моя беда до меня дошла - виноват. Люди говорят, в Сибирь его
сошлют, да и меня, слышь, с ним. А я к тому делу нисколько не причастна,
только что печку топила да хлебы пекла...
- Да что ж он сделал? В душегубстве попался, аль в разбое?
- Ой, нет, моя хорошая! Такой ли человек мой Трифоныч? Ему господь и
грамоту даровал - божественные книги читает, - сделать ли ему такое дело!..
А уж по правде сказать тебе, белая ты моя барышня, так я, грешный человек,