"Герман Мелвилл. Писец Бартлби (Уолл-стритская повесть)" - читать интересную книгу автора

забыть об этом случае и обдумать его на досуге. Я вызвал из другой комнаты
Кусачку, и скоро бумага была проверена.
Спустя несколько дней Бартлби закончил переписывание в четырех
экземплярах длинного документа - свидетельских показаний, которые я в
течение недели собирал как член совестного суда. Их нужно было сличить.
Тяжба была серьезная, и требовалась сугубая точность. Подготовив все, что
нужно, я вызвал Индюка, Кусачку и Пряника, решив раздать копии моим четырем
клеркам, а самому читать вслух подлинник. И вот Индюк, Кусачка и Пряник
уселись в ряд, каждый со своими бумагами, а я позвал Бартлби, чтобы он
присоединился к этой живописной группе.
- Бартлби! Поживее, я жду.
Я услышал, как ножки стула медленно проскребли по голому полу, и
Бартлби появился у входа в свое убежище.
- Что нужно? - спросил он тихо.
- Копии, копии, - отвечал я нетерпеливо. - Сейчас будем их сличать.
Берите. - И я протянул ему четвертый экземпляр.
- Я бы предпочел отказаться, - сказал он и бесшумно скрылся за ширмы.
Я превратился в соляной столб. Но, простояв так несколько мгновений
возле моих трех застывших в ожидании клерков, я очнулся, подошел к ширмам и
пожелал узнать причину столь несуразного поведения.
- Почему вы упрямитесь?
- Я бы предпочел отказаться.
Будь передо мною другой человек, я бы страшно вспылил и без дальних
слов с позором выставил его вон. Но в Бартлби было что-то, что не только
меня обезоруживало, но странным образом смущало и трогало. Я стал его
урезонивать.
- Вы же сами снимали копии, которые мы должны просмотреть. Это сбережет
вам время, ведь за один раз будут проверены все четыре. Так всегда делается.
Каждый переписчик обязан участвовать в проверке своей работы. Разве нет? Ну,
что же вы молчите? Отвечайте!
- Я предпочту отказаться, - ответил он своим нежным голосом.
У меня было впечатление, что, пока я с ним говорил, он старательно
обдумывал каждую мою фразу; вполне понимал ее смысл; не мог не согласиться и
с выводом. Но в то же время, подчиняясь каким-то высшим соображениям,
продолжал твердить свое.
- Так, значит, вы окончательно решили не слушаться меня, хотя мое
требование не противоречит ни заведенному порядку, ни здравому смыслу?
Он кратко дал мне понять, что я не ошибаюсь. Да, решение его
бесповоротно.
Когда человек получает отпор, притом неожиданный и до крайности
неразумный, ему случается усомниться в собственной правоте. В мозг его
закрадывается смутное подозрение, что, как это ни удивительно, правда и
разум не на его стороне. И если есть поблизости беспристрастные лица, он,
естественно, обращается к ним, ища подкрепить свое пошатнувшееся суждение.
- Индюк, - сказал я, - что вы об этом думаете? Разве я не прав?
- Осмелюсь сказать, сэр, - ответил Индюк с утонченной вежливостью, - на
мой взгляд, вы совершенно правы.
- Кусачка, - сказал я, - а вы что об этом думаете?
- Думаю, что вышвырнул бы его к черту. (Проницательный читатель,
вероятно, отметит, что, поскольку дело было утром, ответ Индюка прозвучал