"Герман Мелвилл. Бенито Серено" - читать интересную книгу автора

штурмом и с тех пор обращенную в руины. На высокой корме виднелись два
балкона, перила которых здесь и там зеленели сухими мшистыми наростами; на
них выходили иллюминаторы заброшенного пассажирского салона, наглухо
задраенные и законопаченные, несмотря на тихую погоду, - эти необитаемые
галереи высились над волнами, точно балюстрады венецианских дворцов над
водами Большого канала. Но главным знаком прежнего великолепия был большой
овальный щит на борту у кормы, украшенный замысловатым резным гербом
Кастилии и Леона и окруженный медальонами со сказочными и символическими
фигурами - наверху в центре был изображен сатир в маске, попирающий копытом
простертого врага, чье лицо было также скрыто маской.
Имелась ли у испанца носовая фигура или же простой голый форштевень,
определить было невозможно, так как эту часть корпуса окутывал кусок
брезента - то ли для того, чтобы защитить от непогоды во время ремонтных
работ, то ли затем, чтобы не оскорблять взоров видом плачевного разрушения.
Снизу из-под брезента вдоль своего рода дощатого постамента шла грубо,
словно на потеху, намалеванная белилами или начертанная мелом надпись:
"Следуй за мной"; а рядом на почерневшей обшивке борта крупными буквами
значилось: "Сан-Доминик" - название корабля; буквы, его составляющие, были
некогда золотыми, а ныне растеклись медной ржавчиной, и слизистые гирлянды
водорослей скрывали их, траурно покачиваясь с каждым наклоном корпуса.
Но вот наконец шлюпку крючьями провели с носа к трапу, спущенному со
шкафута, и хотя между нею и бортом корабля еще оставался некоторый зазор,
киль ее заскрежетал, словно по коралловому рифу: ниже ватерлинии на корпусе
испанца огромным торчащим наростом налипли полипы и моллюски - свидетельство
тому, что судно долго штилевало и штормовало в открытом море.
На палубе американского капитана сразу же обступила шумная толпа белых
и негров, и черные превосходили числом белых более значительно, чем это
можно было ожидать даже на работорговом судне. Но все они в один голос,
одними словами принялись излагать ему печальную повесть их общих страданий,
и с особой страстью звучали жалобы женщин, которых там было немало. Цинга и
лихорадка унесли многих из их числа, главным образом испанцев. У мыса Горн
они едва не потерпели кораблекрушение, потом много дней дрейфовали среди
полнейшего безветрия. Запасы провизии у них на исходе; вода почти кончилась;
губы у всех рассказчиков запеклись и потрескались.
Все эти взволнованные речи обрушились на капитана Делано, а он между
тем одним взволнованным взором обвел окружившие его лица и палубу испанского
фрегата.
Когда в море всходишь на борт чужого корабля, в особенности
иностранного, со смешанной командой полинезийцев или азиатов, впечатление
бывает такое же, как при посещении незнакомого дома в чужом краю: и дом, и
корабль, один за высокими стенами и ставнями, другой - за крепостными валами
бортов, до последней минуты скрывают от взгляда то, что находится внутри;
только среди пустынного океана, когда внезапно и полно разворачивается живая
картина его внутренней жизни, в ней оказывается что-то колдовское. Весь
корабль представляется как бы нереальным, люди в странных одеяниях, в
странных позах, со странным выражением лиц, кажутся лишь тенями, сейчас
только вышедшими со дна морского, куда им через мгновение предстоит снова
кануть.
Быть может, нечто в подобном роде испытал и капитан Делано, и тем
страннее показалось ему здесь все то, что и совершенно равнодушному взгляду