"Герман Мелвилл. Я и мой камин" - читать интересную книгу автора

письменного удостоверения - наподобие, скажем, пароходного сертификата, -
подтверждающего, что вы, как опытный специалист, досконально исследовали мой
камин и не находите ни малейших оснований предполагать в нем какие-либо
отклонения от нормы - словом, ничего тайного и сокрытого нигде не
обнаружили. Вы ведь не откажете мне в подобной любезности, мистер Скрайб?
- Но позвольте, позвольте, сэр, - запинаясь, пробормотал он, движимый
неподдельной честностью.
- Берите перо и бумагу, - приказал я ему тоном, не терпящим возражений.
Дело было сделано.
В тот же вечер я вставил удостоверение в рамку и повесил его в столовой
на самом видном месте - прямо над очагом, полагая, что постоянное его
лицезрение навсегда охладит беспочвенные фантазии моих домочадцев и удержит
их от дальнейших стратегических хитростей.
Ничего подобного! И по сей день моя жена, упорствуя в намерении
истребить благородный старый камин, бродит вокруг него с геологическим
молотком моей дочери Анны, выстукивает стены сверху донизу, прикладывая к
ним ухо, как это делают медики компании по страхованию жизни, и старательно
вслушивается в замирающее эхо. Иногда моя супруга преследует свою призрачную
цель и по ночам, внушая мне страх тем упорством, с каким она добивается от
камина, чтобы тот подал ей свой замогильный отзыв и подсказал, где
расположен вход в потаенное убежище.
- Какой глухой звук! - глухо восклицает она. - Да-да, говорю тебе, -
многозначительно стучит она в стену, - тайник находится здесь. Как раз тут,
на этом самом месте... Слышишь - там пусто?
- Эх, жена, разумеется, пусто. Кто когда слыхивал о полных каминах?
Однако все бесполезно... И дочери мои пошли не в меня, а в свою мать.
Временами все трое оставляют теорию тайника и возвращаются к главному
орудию нападения, настаивая на том, что, если снести громоздкое безобразное
сооружение до основания, расчистится необозримое пространство - и можно
будет устроить великолепный просторный холл, откуда легко попадать в
примыкающие к нему со всех сторон комнаты, разделенные перегородками. Три
великие державы совершали раздел несчастной Польши[45] не столь безжалостно,
сколь жаждут расчленить на части мой камин жена с дочерьми.
Мы же с камином, невзирая ни на что, спокойно покуриваем свои трубки:
при виде этого моя супруга вновь принимается твердить о тайнике, скрывающем
якобы всяческие диковины, и о том, какой стыд не взяться за поиски, дабы
докопаться до истины.
- Жена, - молвил я как-то раз, слушая ее рассуждения, - к чему все эти
прежние толки о тайнике, когда прямо перед тобой красуется недвусмысленное
опровержение, скрепленное подписью мастера-строителя, которого ты сама же
назначила на роль судьи? Но если даже тайник и взаправду существует, то это
должно оставаться тайной - тайной оно и останется. Да, жена, тут уж мне -
хотя бы раз в жизни - придется сказать все, что я думаю. Святотатцев,
проникавших в сокровенные тайники, постигали неисчислимые плачевные
бедствия. Камин находится в самом сердце нашего дома, всем нам до сего дня
было так хорошо, когда мы пристраивались к нему поближе, даже не подозревая
о том, что таится у него внутри, и откуда нам знать, скрывается там некая
тайна или нет? Если да, то это тайна моего предка... Разломать эту стену -
все равно что взломать его грудную клетку. Момус[46] возжелал сокрушить
стены города - чем хуже головорезы, грабящие церковь? Да-да, жена, изрядным