"Александр Мень. У врат Молчания (Духовная жизнь Китая и Индии)" - читать интересную книгу автора

скитальца.
"Все люди радостны, - говорит он, - как будто присутствуют на
торжественном угощении или празднуют наступление весны. Только я один
спокоен и не выставляю себя на свет. Я подобен ребенку, который не явился в
мир.
О! Я несусь! Кажется, нет места, где мог бы остановиться.
Все люди полны желаний, только я один подобен тому, кто отказался от
всего...
Все люди пытливы, только я один равнодушен. Я подобен тому, кто несетс
в морском просторе и не знает, где ему остановиться" /19/.
Рассказывали, что некоторые последователи Лао-цзы уходили в горы и жили
там, погруженные в созерцание и безмолвие. Они восседали неподвижно среди
скал многие годы; лица их омывал дождь - ветер расчесывал волосы. их руки
покоились на груди, обвитые травами и цветами, растущими прямо на их теле.
Легко понять, почему такой отрешенный идеал не мог найти широкого
отклика среди китайского народа, озабоченного прежде всего устройством своих
земных дел. Китайцы с гораздо большим интересом слушали "ученых", которые
толковали им древние предписания. Для того чтобы идеи "Дао дэ цзина" могли
приобрести настоящую популярность, требовался полный переворот во всем
мышлении и характере Китая. В Индии проповедь о Дао нашла бы, несомненно,
больше сочувствующих, но на берегах Хуанхэ она чаше всего встречала
непонимание.
Говорят, что Конфуций, всю свою жизнь посвятивший пропаганде древних
обрядов, посетил однажды Старого мудреца. Даже если встреча эта и плод
вымысла, она остается прекрасным символом столкновения двух миров, двух
духовных течений. Созерцатель и защитник гражданской этики оказались лицом к
лицу. Конфуций заинтересовался мнением Лао-цзы об этикете. Сам он возлагал
на него большие надежды, мечтая превратить наследие прошлого в незыблемую
систему нравственности и государственного устройства.
В ответ на вопрос Лао-цзы заявил, что Конфуций поднимает слишком много
шума вокруг своей персоны, слишком носится со своими проектами и планами
реформ. Напрасно он печется о "гуманности" и "этикете": все это человеческие
домыслы. "Гуманность и справедливость, о которой вы говорите, совершенно
излишни, Небо и земля естественно соблюдают постоянство, солнце и луна
естественно светят, звезды имеют свой естественный порядок, дикие птицы и
звери живут естественным стыдом, деревья естественно растут. Вам тоже
следовало бы соблюдать Дао".
Он убеждал изумленного Конфуция в том, что все его попытки
усовершенствовать общество путем искусственной регламентации обречены на
бесплодие. Для того чтобы достичь совершенства, нужно возвыситься над всем
временным и спокойно плыть по течению великой реки Жизни, "Голубь белый не
потому, что он каждый день купается"/20/.
Старик высмеял надежды Конфуция на то, что найдется правитель, который
станет жить и править по его советам: "К счастью, вы не встретили такого
правителя, который желал бы управлять страной при помощи вашего учения. В
древних книгах говорится о делах минувших прежних государей... а то, что
миновало, нельзя возвратить... Течение времени невозможно остановить, а путь
Дао невозможно преградить. Кто понял Дао, тот следует естественности, а кто
не понял Дао, тот ее нарушает".
К таким нарушителям Лао-цзы, очевидно, отнес и Конфуция. Он прочел ему