"Дмитрий Иванович Менделеев. Толковый тариф, Два письма Николаю II" - читать интересную книгу автора

вопросов из отрывочных наблюдений и абстрактных сухих положений. Так во
времена классические решали закон падения тел, не справляясь ни с прямым
опытом, ни с косвенным разбором наблюдений, например над качанием маятника,
даже без подробного расчета, прямо утверждая на основании отрывочных
наблюдений, что чем тяжелее тело, тем оно скорее и падает. При этом прошу
принять во внимание оговорку, которую мне часто пришлось бы повторять, если
бы я не сделал ее теперь же по отношению к Аристотелю и "экономистам":
учения, ими выраженные, суть естественные, первые, а потому и любимые, хотя
и ошибочные шаги, а я понимаю, что, не начавши ходить, нельзя идти твердо и
туда, куда необходимо, приходить. Галилею и его школе пришлось опровергать
учение Аристотеля о падении тел, но не потому оно пало, что кто-то сбросил
две гири разного веса и заметил, что они упали в одно и то же время. Это
наблюдение было такое же отрывочное, как и Аристотеля. Смысл его так же
убедителен, как и опыт с бумажкой и монетой, падающими в разные времена. Там
и тут условий много, все их сразу не охватить в простом наблюдении, случайно
производимом. Например, тут примешалось сопротивление воздуха. В опыте (а не
в наблюдении) устраняется воздух, и тогда падают перо и монета
единовременно, как две гири разного веса. А опыт строится людьми, и,
следовательно, в нем устраняется то, что уже раньше - помимо опыта -
показывается или предполагается усложняющим наблюдаемое. Нет, не новые
отрывочные наблюдения сломили учение Аристотеля о падении тел, а сумма,
целая система исследований. Они состояли, во-первых, в виде отвлеченного
разбора или возможно полного анализа явления падения тел и в извлечении из
него отвлеченных же "законов падения тел"; во-вторых, в проверке прямым
опытом выведенных законов. Туг вышел следующий курьез: выдумал в Болонье
приспешник инквизиции Риччиоли опровергнуть опытом законы Галилея и с
падающей болонской башни заставлял падать глиняные шары. Вышло так, что этот
отрицатель дал лучшие подтверждения для новых тогда "законов". В-третьих,
эти новые законы применили тотчас к объяснению качаний маятника, движений
брошенных тел и т. п. и везде нашли согласие явлений не с аристотелевскими,
а с галилеевскими законами. Не будь Аристотеля с его вечной славой, не быть
бы и Галилею, он и его последователи не разбирали бы столь подробно
следствий, внимание не шло бы столь напряженно и недостало бы усидчивости в
разработке множества частностей. Так и с учением "физиократов", увидевших
основное значение сельского хозяйства и других добывающих видов
промышленности и проповедовавших "laissez faire, laissez passer", т. е.
советовавших правительствам ни во что промышленное не вмешиваться. Та же
французская мысль, хотя выведенная из иных начал, еще резче выразилась в
школе "индустриалистов", последовавших за Адамом Смитом, понявшим созидающее
значение труда. Расходясь во многом, обе школы сошлись в принципе
"невмешательства" в промышленные отношения как внутренние, так и внешние.
Внутри Борнео есть племена, князья которых приобретают власть только во
время войн. Что-то подобное этому сказалось в учении о "невмешательстве". Но
должно же видеть, что Аристотель обосновал многие части науки, в которой
сделал и свои особые, им введенные ошибки, заразившие многих. Так и
экономисты указанных направлений. Они первые обратили внимание на важное
значение того, что скользит мимо каждого из нас непримеченным, обобщили это,
превратили в стройное учение и умели убедить в необходимости не только
искать в экономических вопросах истины, но и следовать раскрытой истине до
ее практических следствий. Заметив многое, они взяли отрывочное и,