"Дмитрий Мережковский. Воскресшие боги" - читать интересную книгу автора

запекшаяся кровь. Бегите! Будет дождь из огня и серы, будет град из
раскаленных камней и целых утесов! Fuge, о, Sion, quae habitas apud filiam
Babylonis!" Беги, о, Сион, живущий у дщери Вавилонской) (лат.)
"О, Италия, придут казни за казнями! Казнь войны - за голодом, казнь
чумы - за войною! Казнь здесь и там - всюду казни!"
"У вас не хватит живых, чтобы хоронить мертвых! Их будет столько в
домах, что могильщики пойдут по улицам и станут кричать: "У кого есть
мертвые? и будут наваливать на телеги до самых лошадей, и, сложив их целыми
горами, сжигать. И опять пойдут по улицам, крича: "у кого есть мертвые? У
кого есть мертвые?" И выйдете вы к ним и скажете: "вот мой сын, вот мой
брат, вот мой муж". И пойдут они далее и будут кричать: "нет ли еще
мертвецов?"
"О, Флоренция, о, Рим, о, Италия! Прошло время песен и праздников. Вы
больны, даже до смерти - Господи, ты свидетель, что я хотел поддержать моим
словом эту развалину. Но не могу больше, нет моих сил! Я не хочу больше, я
не знаю, что еще говорить. Мне остается только плакать, изойти слезами.
Милосердия, милосердия. Господи!.. О, мой бедный народ, о, Флоренция!.."
Он раскрыл объятия и последние слова произнес чуть слышным шепотом. Они
пронеслись над толпою и замерли, как шелест ветра в листьях, как вздох
бесконечной жалости.
И прижимая помертвелые губы к Распятию, в изнеможении опустился он на
колени и зарыдал.
Медленные, тяжкие звуки органа загудели, разрастаясь все шире и
необъятнее, все торжественнее и грознее, подобно рокоту ночного океана.
Кто-то вскрикнул в толпе женщин пронзительным голосом:
- Misericordia! И тысячи голосов ответили, перекликаясь. Словно
колосья в поле под ветром,- волны за волнами, ряды за рядами,- теснясь,
давя Друг друга, как под грозою овцы в испуганном стаде, они падали на
колени. И сливаясь с многоголосым ревом и гулом органа, потрясая землю,
каменные столбы и своды собора, вознесся покаянный вопль народа, крик
погибающих людей к Богу: - Misericordia! Misericordia!
Джованни упал, рыдая. Он чувствовал на спине своей тяжесть толстого
котельщика, который в тесноте навалился на него, горячо дышал ему в шею и
тоже рыдал. Рядом тщедушный столяр странно и беспомощно всхлипывал, точно
икал, захлебываясь, как маленькие дети, и кричал пронзительно: -
Милосердия! Милосердия!
Бельтраффио вспомнил свою гордыню и мирское любомудрие, желание уйти от
фра Бенедетто и предаться опасной, быть может, богопротивной науке Леонардо,
вспомнил и последнюю страшную ночь на Мельничном Холме, воскресшую Венеру,
свой грешный восторг перед красотой Белой Дьяволицы - и протягивая руки к
небу, таким же отчаянным голосом, как все, возопил:
- Помилуй, Господи! Согрешил я пред Тобою, прости и помилуй!
И в то же мгновение, подняв лицо, мокрое от слез, увидел невдалеке
Леонардо да Винчи. Художник стоял, опираясь плечом о колонну, в правой руке
держал свою неизменную записную книжку, левой рисовал в ней, иногда
вскидывая глаза на кафедру, должно быть, надеясь еще раз увидеть голову
проповедника.
Чуждый всем, один в толпе, обуянной ужасом, Леонардо сохранял
совершенное спокойствие. В холодных, бледноголубых глазах его, в тонких
губах, плотно сжатых, как у человека, привыкшего к вниманию и точности, была