"Д.С.Мережковский. Религия" - читать интересную книгу автора

окончательное "обмирщение" духовной власти, ее совершенное поглощение
государством в Духовном Регламенте Петра Великого ("со времени Петра русская
церковь в параличе", - говорит сам Достоевский), Петра, который, уничтожая
патриарший сан и встречая поддержку в таких представителях церкви, как
Феофан Прокопович, объявил себя единым главою светской и духовной власти и
тем самым, по выражению раскольников, увидевших именно в этом одно из
знамений Антихристова пришествия, "обезглавил" русскую церковь; - стоит
вспомнить все это и сколь многое другое для того, чтобы понять, что борьба
"могучего и умного Духа пустыни" с духом Христовым совершалась не только на
Западе, и что судьбы восточного христианства так соответствуют судьбам
западного, что противополагать их одно другому, по крайней мере, столь
безоглядно, не для одного будущего, но и для прошлого, как это делает
Достоевский, - невозможно, неисторично. В действительности, великая борьба
двух царств - от мира и "не от мира сего" - нигде не окончена, ни на Западе,
ни на Востоке. И здесь, и там, одинаково, на всем протяжении
всемирно-исторического развития христианства, продолжалось и продолжается
второе искушение Христа земными царствами, мечом Кесаря. И дух Великого
Инквизитора мог бы сказать Христу от лица не только римско-католической
церкви: "Мы исправили подвиг Твой; мы взяли меч Кесаря, а взяв его, конечно,
отвергли Тебя и пошли за ним. Мы не с Тобой, а с ним, вот наша тайна!"
Тайна эта и доныне совершается: и доныне идея всемирного царства
земного, imperium Romanum, государства, поглощающего церковь, второго Рима,
которому дана власть от "князя мира сего" - "ибо она предана мне, и я, кому
хочу, даю ее" - идея римского Кесаря, Человека-Бога, или Бога-Зверя - "кто
подобен Зверю сему и кто сразится с ним?" - не уничтожена, а только
противопоставлена христианством идее царства Божьего, идее третьего Рима,
церкви, торжествующей над государством, идее Агнца и Первосвященника
небесного Иерусалима - идее Богочеловека. И каждый раз, когда, все равно на
Востоке или на Западе, возникает в человечестве мысль о всемирном единении,
происходит и новое столкновение этих двух, как выражается Достоевский,
"величайших идей из всех, какие когда-либо существовали на земле".
"Попытка римской монархии шла вперед и изменялась беспрерывно, -
говорит он далее. - С развитием этой попытки, самая существенная часть
христианского начала почти утратилась вовсе. Отвергнув, наконец,
христианство духовно, наследники древнеримского мира отвергли и папство.
Прогремела страшная французская революция, которая, в сущности, была не
более, как последним видоизменением и перевоплощением той же древнеримской
формулы всемирного единения". Достоевский и здесь не договаривает:
французская революция выразила одну лишь республиканскую сторону Рима,
преувеличила отрицательные идеи свободы и разрушения в ущерб положительным
идеям объединяющей власти и всемирного зодчества. В действительности,
последним и доныне величайшим, хотя все еще не совершенным, неокончательным
воплощением этой древнеримской идеи была не сама революция, а "выброшенное
на берег океаном революции чудовище" - Наполеон.
"О, Наполеон, в тебе нет ничего современного, - ты весь как будто из
Плутарха!" - воскликнул однажды корсиканец Паоли, товарищ молодого
Бонапарте. "Наследником древних Кесарей" называет его Тэн, сравнивая
Наполеоновскую монархию с монархией Диоклетиана и Константина Великого.
Наполеон и сам не только чувствовал, но и сознавал связь свою с Древним
Римом. Когда был он еще первым консулом, современники уже угадывали его