"Д.С.Мережковский. Религия" - читать интересную книгу автора

замысел - "изменить лицо Европы и воскресить Западную Римскую Империю -
"changer la face de l'Europe et ressusciter l'empire de l'Occident"." - "Я
хочу, - говорит Наполеон, - господствовать на море так же, как на земле,
владеть Востоком и Западом". Смысл всех Наполеоновских войн - основание
всемирной монархии, возрождение древней римской культуры в новых, более
сознательных и величественных формах для того, чтобы "утвердить, освятить,
наконец, господство разума и полное проявление, совершенное торжество всех
человеческих сил - d'etablir, de consacrer enfin l'empire de la raison et le
plein exercice, l'entiere jouissance de toutes les facultes humaines". -
"Посредством мирского, Император будет иметь в своей власти духовное и
посредством Папы - совесть, - par le temporel l'Empereur tiendra le
spirituel et par le Pape les consciences". - "Париж сделался бы столицей
христианского мира, и я управлял бы миром религиозным так же, как
политическим". Не напоминает ли это слово Великого Инквизитора: "Приняв меч
и порфиру Кесаря, Ты основал бы всемирное царство и дал бы всемирный покой.
Ибо кому же владеть людьми, как не тем, которые владеют их совестью и в чьих
руках хлебы их?" - "Папа будет в Париже, - продолжает Наполеон, - ибо где же
и быть главе христианской церкви, как не в столице христианского мира, рядом
с главою государства?"
Конечно, все это мечты, хотя кое-что из этих мечтаний успел он
воплотить и в реальнейших действиях; оценивать, однако, культурное значение
Наполеона, как предзнаменующего всемирно-исторического образа, следует не
только по тому, что он сделал, но и по тому, что он хотел и, при иных
условиях, мог бы сделать.
На острове Св. Елены в своих воспоминаниях рассказывает он "один из
своих вечных снов" - "un de ses reves perpetuels" - свою главную мечту,
такую заветную, тайную, странную, даже как будто безумную, что едва смеет
сам себе признаться в ней и, может быть, нарочно облекает ее в свойственное
тому времени романтическое, кажущееся в устах такого великого реалиста, как
он, шутливым, преувеличение: "Я создавал религию. Je creais une religion. Я
видел себя по дороге в Азию, верхом на слоне, с тюрбаном на голове и с новым
Алкораном в руках, написанным по воле моей". В Азию влекло Наполеона, кроме
"вечного сновидения", и реальное чутье исторической действительности. Еще в
Италии 18-го Фруктидора говорил он Бурриену: "Европа - нора для кротов;
нигде, кроме Востока, с его шестьюстами миллионов людей, не было великих
империй и великих переворотов". По выше приведенным словам о создании новой
религии можно догадываться, что и здесь разумеет Наполеон не одни
политические, но и религиозные перевороты. Только там, на Востоке, казалось
этому бывшему ученику Жан-Жака Руссо, почувствует он себя окончательно
"сбросившим путы стеснительной цивилизации" - "debarasse des freins d'une
civilisation genante"; только там будет пустынный простор, нужный силам его
для завершения начатого исполинского здания.
В этих думах о Востоке не подходит ли Наполеон к сокровенной стороне
"последнего мучения людей", потребности всемирного единства? Не касается ли,
хотя еще как будто ощупью, теперь все более и более открывающейся нам
необходимости последнего соединения - двух духовно противоположных и вечно
друг к другу тяготеющих миров - Запада и Востока, Европы и Азии - дневной
культурной полусферы сознания, разума, личности и ночного,
бессознательно-стихийного религиозного творчества?
"В конце концов, этот длинный путь есть путь в Индию", - говорил он за