"Д.С.Мережковский. Религия" - читать интересную книгу автора

держатся на стульях; военный министр засыпает; Наполеон будит их,
встряхивает и понукает. Он не удостаивает замечать их усталости и говорит им
о трудах целого дня своего, как о забаве, которая едва успела занять его ум.
Случается, что министры, отпущенные им, вернувшись домой, находят с десяток
писем от него, требующих немедленного ответа, на который едва хватает работы
целой ночи". - "Количество сведений, который ум Наполеона вмещает и
сохраняет, количество мыслей, которые ум его производит и вырабатывает,
кажется, превосходит все меры человеческих способностей, - заключает Тэн; -
и этот мозг, ненасытимый, неисчерпаемый, не ослабевающий, действует, таким
образом, в продолжение тридцати лет без перерыва".
"Он взглянул в лицо Балашева, - говорит Л. Толстой, - и тотчас же стал
смотреть мимо него. Очевидно было, что его нисколько не интересовала
личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе,
имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения".
"К расчету количеств и возможностей физических, - говорит Тэн, - присоединял
он расчет количеств и возможностей нравственных; он был великим психологом в
той же мере, как великим стратегом. Никто не превзошел его в искусстве
угадывать состояния одной души или множества душ, необходимые для известного
действия побуждения, постоянные или мгновенные, которые толкают или
удерживают людей вообще или таких-то и таких-то людей в частности, пружины,
на которые можно давить, род и степень давления, которое должно оказывать".
Эта именно психологическая способность, этот дар сердцеведения, ясновидения
душ человеческих для Тэна есть "центральная способность" в Наполеоне. "Я
всегда любил анализ, - признается однажды сам Наполеон, - и если бы я
когда-нибудь серьезно влюбился, то, конечно, разложил бы страсть мою по
ниточке. Почему и как - такие полезные вопросы, что чем чаще задаешь их, тем
лучше".
Ум Наполеона - совершенно точный, ясный, по преимуществу -
математический, "евклидовский" (недаром он сам себя сравнивает с Архимедом),
тот чисто-арийский ум, которому последние четыре века европейской культуры
обязаны своею славою - небывалым в истории человечества развитием опытных
знаний. Этот самоучка, в сущности, почти "невежественный, потому что он
очень мало читал и всегда с поспешностью" ("au fond il est ignorant, n'ayant
que tres peu lu, et toujours avec precipitation" - m-me de Remusat) питает
по инстинкту неодолимое отвращение ко всему туманному, условному, не
научному, ко всякой "идеологии", как он сам выражается. И, тем не менее,
область отвлеченного, идеального так же доступна ему, как область реального,
может быть, еще более. Никто, мы видели, в такой мере, как он, не был
носителем высшего философского обобщения в политике, унаследованного
современною Европою от imperium Romanum - идеи "всемирного единства". И
здесь, не только по могуществу реального действия, но и по глубине
отвлеченного созерцания, по "сверхчеловеческому величию замыслов" - la
grandeur surhumaine de ses conceptions - Тэн ставит его наряду с такими
людьми Возрождения, как Данте и Микель-Анжело. А заподозрить Тэна в
пристрастии, повторяю, невозможно: ведь в конце концов произносит он
приговор, хотя и не столь цинический, как приговор Л. Толстого, но, может
быть, тем более беспощадный и даже почти сознательно несправедливый: Л.
Толстой судит, не видя и не зная, или, по крайней мере, не желая видеть и
знать, как будто нарочно закрывая глаза; Тэн видит и знает, как нельзя
лучше, все, что вообще можно видеть и знать.