"Д.С.Мережковский. Религия" - читать интересную книгу автора

Он прекрасен,
Он весь, - как Божия гроза,

или - как "солнце": "Все ближе и ближе подвигалось это солнце для
Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света. -
"О, только бы умереть, умереть за него! Боже мой: как бы я счастлив был,
если бы он велел мне сейчас броситься в огонь"". Как бы он счастлив был,
если бы государь произнес своим "нечеловеческим" голосом: "Солдаты! мне
нужна ваша жизнь и вы должны мне ею пожертвовать". И уж, конечно, "в такую
минуту" не стал бы он торговаться, спорить, имеет ли право "свершитель
безвестного веленья" "плевать на жизнь миллиона людей", потому что для
Ростова все счастие именно - быть одним из этого миллиона. И если бы в то
время, как он умирал, государь не "страдал за него" или казался бы не
страдающим, если бы лицо его оставалось ясным, как "солнце", "холодным" и
"неподвижным", точно изваянный из мрамора "лик Дельфийского идола" -

Лик его младой
Был гневен, полон гордости ужасной
И весь дышал он силой неземной, -

Ростов еще отраднее умер бы, еще безмятежнее верил бы, что умирает за
Бога.
Для такого религиозного чувства, что значит "зло" и "добро"? "От одного
слова этого человека зависело, чтобы вся громада пошла в огонь и в воду, на
преступление, на смерть и на величайшее геройство". Тут преступление так же
бескорыстно, так же "не для себя" и, следовательно, с точки зрения всей
громады и ее "песчинки", Ростова, так же свято, как величайшее геройство.
Тут уже какое-то новое неведомое "добро" и "зло"; "переоценка всех цен":
"злое" сделается "добрым", если так прикажет этот "нечеловеческий голос",
темное - светлым, если упадет на него луч этого "солнца". Тут -
"категорический императив", которого нельзя понять и о котором нельзя
рассуждать: "Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя. А то, коли
бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не
останется. Этак мы скажем, что Бога нет, ничего нет". В цинической оболочке,
ведь это же и есть та государственно-религиозная мысль, с которою и римские
легионы шли за "божественным" - "divus" и в то же время "Равноапостольным"
Константином Великим; это и есть все еще крепкая, после стольких разрушений
и наводнений, подводная спайка Imperium Romanum, которою и доныне держатся
камни всех европейских государственных зданий; древнеримская формула: Divus
Caesar Imperator - Бог-Кесарь - "воздавайте Кесарю Божье" - формула, которую
не победило, а только претворило, впитало в себя историческое христианство
Западной и Восточной империи, Рима и Византии, Карла Великого и Юстиниана
Великого.
Но вот еще более цинический, поистине ужасающий и, однако, неизбежный
вывод из этой же формулы, вывод уже не восторженного мальчика, а спокойного
мужа, знающего, говорит сам Л. Толстой, - "не по рассуждению, а по чему-то
сильнейшему, чем рассуждение, несомненную справедливость своего мнения".
- Вели мне сейчас Аракчеев идти на вас с эскадроном и рубить - ни на
секунду не задумаюсь и пойду.
Что это? "Последняя ли степень человеческой подлости, которой учится