"Д.С.Мережковский. Религия" - читать интересную книгу автора

так близки ко Христу, что трудно решить, какое из этих двух отрицаний -
сознательное или бессознательное - более кощунственно. Во всяком случае, у
Л. Толстого еще там, в "Войне и мире", с кощунства над героем, над тем
роковым венцом, о котором сказано: "Dio mi la dona, guai a qui la tocca" -
"Пусть царствует гений", с кощунства над Человекобогом началось и это
кощунство над Богочеловеком, и эта в самом христианстве "мерзость запустения
на месте святом".
Кажется иногда, что Пушкин, самый вещий из русских людей, и здесь, в
предстоявшем русскому духу суде над Наполеоном, как будто предвидя именно
эту опасность кощунства, дал меру справедливости великого народа к великому
врагу своему:

Да будет омрачен позором
Тот малодушный, кто в сей день
Безумным возмутит укором
Его развенчанную тень.
Хвала! Он русскому народу
Высокий жребий указал,
И миру вечную свободу
Из мрака ссылки завещал -

свободу, может быть, не только в политике, как разумел Пушкин и сам
Наполеон, но и в высших областях - нравственной, религиозной - в оценке
добра и зла, в "переоценке всех цен", всего человеческого и божеского - ту
окрыляющую свободу, которую и теперь мы лишь смутно предчувствуем. Вместе с
тем, в этих столь пророческих стихах не произнес ли Пушкин от лица всего
русского народа если не настоящий, то будущий, но все-таки неминуемый
приговор над создателем "Войны и мира", который, "возмущая безумным укором",
тень героя, в некотором смысле "бьет лежачего"; ибо в то время, как
создавалась "Война и мир", тень эта была уже развенчана или полуразвенчана в
глазах XIX века, самого антигероического из всех веков, так что Л. Толстой
даже не начал бить, а только добивал лежачего? Не предостерегал ли нас
Пушкин от этой именно "малодушной" победы?
Изображение поединка Европы и России, Кесарей Западной и Восточной
Римской Империи, борьбы получившего власть по праву крови и взявшего ее по
праву духа - изображение всемирно-исторической трагедии, которое предстояло
Л. Толстому, но не было им исполнено в "Войне и мире", как будто
предвосхитил Пушкин в этих столь же пророческих стихах о призраке Наполеона,
являющемся русскому царю:

То был сей чудный муж,
посланник Провиденья,
Свершитель роковой
безвестного веленья,
Сей всадник, перед кем склонялися
цари,
Мятежной вольницы наследник
и убийца,
Сей хладный кровопийца,
Сей царь, исчезнувший, как сон,