"Д.С.Мережковский. Франциск Ассизский ("Лица святых от Иисуса к нам" #2)" - читать интересную книгу автора

приходит в себя, то не любит, чтоб его об этом спрашивали.[85] Может быть, в
такие минуты "отсутствия" хочет и не может вспомнить самое для него нужное,
забытое; всем известный, "маленький французик" - Франциск - хочет вспомнить
великого "Иоанна", никому не известного; тот, кто есть, хочет вспомнить
того, кто был и будет.
И это происходит с ним не только в сумерках тех полубеспамятств, как бы
вещих снов, но и наяву, при полном свете сознания, в таких мелочах, как эта,
тем более правдоподобная, что действительный смысл ее самой легенде уже
непонятен: "Суетен был в роскоши так, что сшивал иногда в одной одежде две
ткани, - самую роскошную, шелковую, мягкую, яркого цвета, с самою грубою,
темною, бедною, нищею", наподобие рогожи или дерюги.[86] Сам, вероятно, не
знает, зачем это делает; но если бы его спросили об этом, то, может быть,
ответил бы: "Так еще роскошнее!"
Это как будто пустяки, "суета", а на самом деле очень для него
значительно; в этом "противоположном согласии" двух тканей - "шелка и
дерюги", - весь Франциск тех дней: забывший и вспоминающий; прямостоящий и
наклоняющийся, чтобы "перевернуться", "опрокинуться", "стать вниз головой" и
сделать так, чтобы все было для него "наоборот"; "маленький французик" -
"Франциск", памятный всем, и всеми забытый "Иоанн".


VI

Милостыню подает так щедро (в этом уже не шутовской, а настоящий
"король"), что нищие думают иногда, что он пьян или сошел с ума. А если мало
при нем денег, то прибавляет к ним часть платья; встретив однажды, на
большой дороге, очень бедного, полуголого рыцаря, отдал ему свою богатую, с
драгоценным шитьем, одежду.[87] А в другой раз, может быть, стоя за
прилавком и торгуясь с прекрасными дамами, занят был этим так, что отказал
просившему с улицы нищему и, когда потом вспомнил об этом, то сгорел от
стыда, как будто вдруг понял, что он - только ряженный в рыцари купчик,
смерд в вельможестве, ворона в павлиных перьях.
Почему так было стыдно, не мог тогда понять - вспомнить, - понял потом,
когда уже совсем "перевернулся", "опрокинулся": "Стыдно отказывать в малом
просящему от имени Великого Царя".[88] Но тогда еще вовсе не думал об этом,
или ум его не знал о том, что думает сердце, и если бы ему сказали, что он
делает "добро", отдавая деньги нищим, то он, вероятно, почувствовал бы такую
же скуку, как если бы сказали ему, что он делает "зло", кидая деньги на
ветер, в своих безумных пиршествах. Нищим отдавал все, что было при нем в ту
минуту, не потому, что это было "добром" и что так нужно делать, а потому,
что он не мог этого не делать, а главное, потому, что это было "весело".
Может быть, в такие минуты понимал - вспоминал, что веселее, "блаженнее
давать, чем брать"; лишаться того, что имеешь, блаженнее, чем приобретать:
как будто учился новому "веселому знанию", gaya scienza; влюблялся по-новому
в Прекрасную Даму; еще лица Ее не знал, но уже помнил, что первым и
единственным рыцарем Ее будет он.


VII