"Д.С.Мережковский. Жанна д'Арк ("Лица святых от Иисуса к нам" #3)" - читать интересную книгу автора

тем и Годон чистейший - в родной земле чужеземец, уже коммунистам, а значит,
и Второму и Третьему Интернационалу сочувствующий, мнимо или подлинно - это
несущественно для Франса, потому что все в нем мнимо-подлинно: "есть, как бы
не есть".
Древних сатиров и фавнов недаром любит он с родственной нежностью: он и
сам, как они, двуестественен - полубог, полузверь; в верхней половине тела -
француз, человек; в нижней - Годон, Хвостатый.
Надо отдать справедливость гению Франса: первый понял он чудо
годоновской незримости, первый обнажился перед всем миром с таким же
невинным бесстыдством, как делывал это (о чем рассказывает сам) перед
нимфами Булонского леса, где проходившие мимо лесные сторожа, узнавая в нем
Академика, Бессмертного, скромно потупляли глаза. То же делает он и в книге
о Жанне д'Арк: так же перед Святою Девою обнажается, как перед теми лесными,
грешными девами.


VII

"Мнимое безумие Жанны разумнее всей нашей мудрости, потому что это -
безумие мучеников - то, без чего люди никогда не создавали ничего
великого... Все государства, империи, республики строятся только на
жертвах".[13] Это значит: "святая Дева Жанна - святая жертва за Францию".
Так говорит человек, француз, а вот что говорит Годон, Хвостатый: "Вечные
галлюцинации делали ее неспособной различать истину от лжи".[14] Вечная
ложь - "самообман" - одно из ее главных свойств.[15] Все откровения Жанны -
"вымысел некий", fictio quaedam, - соглашаются с Франсом, Годовом XIX века,
судьи Жанны, отцы Святейшей Инквизиции, Годоны XV века. "Все посланничество
Жанны - лишь гордая, пагубная и богохульная ложь".[16] - "Вовсе не Жанна
выгнала англичан из Франции; она скорее замедлила освобождение... Все
поражения англичан объясняются очень естественно", - заключает Франс.[17]
Более стыдлив и осторожен знаменитый врач душевных болезней Жорж Дюма,
ставящий в своем ответе Франсу диагноз о "клиническом случае" Жанны: "Если у
нее и была истерия, то для того только, чтобы сокровеннейшие чувства ее
могли воплотиться в небесных виденьях и голосах... как бы открытая дверь,
через которую входит в жизнь ее нечто божественное или то, что она считала
божественным, - вот что такое истерия Жанны".[18] В этом-то "или" - весь
вопрос; здесь и проходит черта, отделяющая ложь от истины, - то, что "есть,
как бы не есть", от того, что действительно есть. Надо сделать выбор между
тем и этим. Слишком осторожный ученый Дюма выбора не делает, но за него
делает Франс. Книгу свою о Жанне д'Арк кончает он явлением Жанны Ла Ферон,
самозванки, второй Девы, более будто бы "святой", чем первая. Эта вторая
Жанна, явившаяся в 1449 году, в 1456 году оказывается, к радости всех
Годонов, тогдашних и нынешних, в том числе и Франса, наложницей
монаха-расстриги, содержательницей дома терпимости, "распутною девкою".
"Дева-Девка", Pucelle-Putain, - звучит и в смехе Вольтера, как в брани
английских ратных людей, Годонов, с Орлеанских окопов. Но и Вольтер
двуестественен так же, как Франс. "Девка", - говорит Годон, Хвостатый;
"мученица", - говорит человек, француз. "Жанну сожгли на костре, но она
имела бы жертвенник в те героические дни, когда люди ставили своим
освободителям жертвенники".[19] Надо было бы опять сделать выбор между тем и