"Д.С.Мережковский. Россия и большевизм " - читать интересную книгу автора

"контрреволюция" по-ихнему; своего рода "большевизм наизнанку", - в самом
деле, "чека"; лютая верность, дисциплина лютая; черта, отделяющая "их" от
"нас" - черта крови. Страшно? Да, страшно, но ведь и потоп не шутка.
Стоит ли наш эмигрантский ковчег такой смолы? Стоит. Мы - жалкая,
стиснутая в темноте, в духоте, друг друга давящая, друг друга ненавидящая,
грызущаяся, задыхающаяся, почти издыхающая тварь; но мы же и святое семя
послепотопной земли, России будущей. Схлынет вода с лица Ее, и чем Она
будет, пустынная, дикая, без этого семени? В этом смысле наше спасенье -
спасенье России, гибель наша - Ее; наш ковчег есть Ковчег Завета - союза
двух миров, двух России, прошлой и будущей - в вечной.
"И сказал Бог Ною: Я поставляю завет Мой с вами, что не будет уже
потопа на истребление земли. Вот Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она
была знамением вечного завета между Мною и между землею".
Рыжая крыса-дура этого не знает; но знает мудрый кормчий, Ной, правящий
путь ковчега по вечным звездам на те вершины вечных гор, что от воды
обнажатся первые.
Будем же помнить: только тогда, когда рыжая крыса будет выкинута,
дохлая, за борт ковчега, - принесет нам голубь масличный лист.

НАШ ПУТЬ В РОССИЮ

Непримиримость или соглашательство?[26]

I. В ПОЛИТИКЕ

Что такое эмиграция? Только ли путь с родины, изгнание? Нет, и
возвращение, путь на родину. Наша эмиграция - наш путь в Россию.
Emigrare, значит "выселяться". Слово это для нас не точно. Мы не
выселенцы, а переселенцы из бывшей России в будущую.
Два пути переселения: один - там, в бывшей России, через страшную,
родную пустыню, другой - здесь, через пустыню мира; два крестных пути, и мы
не знаем, какой из них более крестный.
Русская эмиграция, продолжающаяся русская революция, есть нечто
небывалое во всемирной истории. С чем ее сравнить? С иудейским "рассеянием"
или с вавилонским пленением Израиля, или с Исходом его из Египта? Сколько
нас, от Полярного круга до тропиков - один, два, три миллиона? Этого мы сами
не знаем: мы - несчитанные, неисчислимые, целое новое племя, новый Израиль,
такой же, как тот, древний, - безземельный, бездомный, бесправный, отовсюду
изгнанный, всеми гонимый, такой же проклятый, а может быть, и святой, и, уж,
во всяком случае, такой же страдающий.
Сами себе мы кажемся очень слабыми, потому что очень страдаем. Но, если
в порядке низшем, эмпирическом, страдание всегда слабость, то в порядке
высшем, духовном, - не всегда: здесь оно может быть, и силой. В судьбах
народов, так же как отдельных людей, печать страдания бывает печатью
избрания. Нет ли и в этом сходства нашего с Израилем?
Наше страдание, подобно слепоте, Свет очей, Россию, отняли у нас. Что
значит свет, знают только слепые: так, только на чужбине мы узнали, что
значит Россия. Внешне ослепнув, мы прозрели внутренне и увидели невидимую
Россию, Святую Землю, Обетованную. Сорок лет, может быть, будем блуждать в
пустыне, и кости наши в ней падут, но мы должны идти через нее в Обетованную