"Д.С.Мережковский. Россия и большевизм " - читать интересную книгу автора

землю.
Надо лишиться земли, чтобы полюбить ее неземною любовью. Наша неземная,
бесконечная любовь к России - бесконечная сила.
Сила героя познается в трагедии. Русская эмиграция - действующее лицо
великой русской трагедии - оказалась сильнее, героичнее всех эмиграций, -
насколько сильнее польской или французской! Тем сочувствовала и помогала вся
Европа; нас же ненавидит и гонит, а сочувствует и помогает нашим врагам. Вся
Европа, весь мир как будто решили: "Нам быть - России не быть". И вот, под
этой двойною тяжестью - изгнания - гоненья, мы все-таки выжили и до конца,
по всей вероятности, выживем; выжили десять лет, выживем двадцать, тридцать,
сорок, - сколько нужно Истории. Мы оказались крепче, огнеупорнее, чем сами
думали. Наша сила, наш героизм уже в том, что мы - мы, Россия в мире, бывшая
и будущая, вечная.
Тело народа - земля. Землю нашу, тело, мы потеряли и носимся в мире,
как бестелесные духи, всюду проникая, проходя сквозь все и все заражая нашим
русским духом - литературой, живописью, музыкой, религией. Дома всюду -
всюду чужие; но все вливаемся, но не сливаемся ни с чем. Строим наши русские
твердыни, вьем наши гнезда - Гетто - в Париже, Лондоне, Берлине, Шанхае,
Сан-Франциско. Русские лица сразу можно узнать в европейской толпе, как
некогда можно было узнать иудейские лица в эллинском рассеянии. Мы всемирны,
всечеловечны и в то же время замкнуты, загадочны, отдельны, особенны; мы в
мире, как масло в воде.
"Мы - сор для мира", по слову Апостола; но, может быть, и этот сор, как
тот, будет солью земли. "Мы не известны, но нас узнают; нас почитают
умершими, но вот мы живы; нас казнят, но мы не умираем; мы нищи, но многих
обогащаем; мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных
обстоятельствах, но не отчаиваемся". Носим в себе мертвость России, чтобы и
жизнь ее открылась в нас, ибо мы непрестанно предаемся на смерть за Нее,
бессмертную.
О, если бы мы знали нашу силу! Но, вот, не знаем. Мы, как слепой
исполин: слабые дети вяжут его и ведут. Что же ослепило нас? Неужели, и
вправду, свет России потух в наших глазах?
Как могли мы забыть, что у нас одна Россия, один враг, и воля должна
быть одна? Если бы мы имели единство воли, мы имели бы все, что нужно, для
освобождения России.
"Скоро ли вернемся?" - спрашивают глупые. "Вернемся ли когда-нибудь?" -
спрашивают те, кто поумнее, а самые умные молчат. "Будьте покойны, не видать
нам России, как ушей своих!" - злорадствуют тоже не глупые, но всегда
примиренцы, возвращенцы, соглашатели.
Что им ответить? Вот, что: пусть мы сами никогда не вернемся, а
вернутся только наши дети, внуки, правнуки, но жить и действовать мы должны
так, как будто, сами вернемся наверное, и очень скоро. Да и вовсе не в том
вопрос, когда мы вернемся, а с чем. Если ни с чем, то лучше никогда. Пусть
каждый спросит себя, готов ли он, и если никто не посмеет ответить:
"готов", - значит, рано. Только что будем готовы, - вернемся. День
возвращения придет, как тать в ночи; но если мы уснем, как не мудрые девы
без масла в лампадах, то, как бы скоро ни пришел Жених, мы все равно Его не
увидим.
Наше изгнание подобно морскому плаванию. Узкая полоска берега таяла,
таяла, по мере того, как мы уходили в море, и, наконец, истаяла, исчезла