"Д.С.Мережковский. Россия и большевизм " - читать интересную книгу автора

несмысленных Галатов от взаимного истребления.
Но даже в большом и нужном споре, по существу, отделить общее от
личного иногда очень трудно, - особенно нам, так страшно стесненным на
плавучей льдине, так близко видящим друг друга в лицо. Все мы, как раненые
на одной койке: пошевелиться нельзя, чтобы не задеть лежащего рядом и не
сделать ему больно. Тут нужна - не будем говорить высоких слов о любви -
величайшая осторожность, внимательность, и просто человеческая жалость друг
к другу, непрестанная память о том, что все мы одно тело, одна душа, и раня
другого, я раню себя, а, главное, нужно чувство меры величайшее.
Я знаю, как оно трудно, иногда почти невозможно, в полемике-борьбе, где
все движенья слишком быстры и потому немерны. Глупо считать себя
непогрешимым: делать что-нибудь, значит ошибаться в чем-нибудь, нарушать
меру. Ошибаюсь, конечно, и я, и как бы я рад был увидеть свою ошибку, чтобы
загладить ее, устранив из спора все личное, ненужное, начать бороться не за
себя, а за свое и за наше, общее. Воля к такому спору, - говорю по крайнему
разумению и крайней совести, - у меня была, есть и будет.
Я знаю, как мало я сделал и как мне нужна помощь; я жду ее и буду
ждать, вопреки всем разочарованьям.
Что я сделал? Поднял вопросы? Нет, только увидел и указал, как сами они
подымаются, огромные; обступают и хватают нас за горло, неумолимые. Главный
из них, неумолимейший - о последнем смысле того, что произошло и происходит
в России: только ли этот смысл социальный и политический, или также
религиозный, борьба христианства с антихристианством, или, говоря языком
"мифологии" для одних, для других "эсхатологии", - реальнейшего,
религиозно-исторического опыта-знания о "последних вещах", о концах и
пределах всемирной истории, - глубочайший смысл нашей русской катастрофы, и
может быть, не только нашей, - не наступающее ли "царство Антихриста"?
Что-то появилось на горизонте. Все говорят: "облака", я говорю: "горы".
Очень важно знать, что же это, на самом деле, потому что наш путь идет прямо
туда, на это неизвестное: там, за этой облачной или горной стеной, - Россия.
Я думал, что все поймут, как это важно, и когда началась маленькая, личная
полемика, я терпеливо ждал, чтобы кончилось личное, началось общее. И вот
дождался.
"Все окружающие меня глубоко возмущены чересчур близким соседством двух
событий: выхода Мережковских из "Последних новостей" и их похода против меня
лично в "Возрождении". И их (т. е. окружающих меня) отнюдь не располагает к
снисхожденью то обстоятельство, что для объяснения этой перемены места
сотрудничества понадобился не простой, человеческий, слишком человеческий,
мотив, как у некоторых других, а целая новая философски-мистическая
конструкция". Это говорит П. Н. Милюков, наш "бывший друг", как он сам себя
называет. Он говорит о нас патриархально, в двойственном числе; я буду
говорить - в единственном: так все-таки приличнее.
Что значит "мотив слишком человеческий"? Тут, как во всякой личной
полемике, три известных женских булавочки: "намек, попрек и упрек". Сила
булавочек в том, что они иногда прячутся в такое место, что вынуть их не
легко.
"Слишком человеческий мотив", значит: "материальная выгода". Я будто бы
перешел из одной газетной лавочки в другую, потому что в этой мне больше
дали, чем в той. Жаль, что П. Н. Милюков точнее не справился. Все мы живем
на виду у всех, как в стеклянных стенах. Если, делая намек, он еще не знал,